Попросил принести книжку Яна «Хан Батый», которую начал читать накануне. Утром посетил меня сам начальник госпиталя, не поленился подняться ко мне по довольно хлипкой приставной лестнице, стал подробно расспрашивать про всю историю с бараном. После завтрака — опять к дознавателю, требует рассказывать подробно все с начала, дополнять все, о чем забыл рассказать вчера. И так — целую неделю...
Лежу, читаю про Батыя, удивляюсь тому, как автор проникновенно описывает мудрость завоевателя. Книга учит спокойствию и анализу при решении сложных вопросов в сложных ситуациях. Пытаюсь следовать тому же, размышляя о своем положении. Начинает угнетать ежедневное однообразие, и выхода не видно из глупого моего положения. Просматривается лишь один выход — бежать и попытаться пробиться в свою танковую бригаду. Наш 10-и ДТК воюет где-то западнее Риги, об этом было в газетах. Разрабатываю очередную свою «стратегическую операцию». Надо воспользоваться разбросанным вдоль узкоколейки аммоналом, достать бикфордов шнур, взорвать самую верхушку моей темницы и в суматохе исчезнуть. Пропадать — так с музыкой.
Невдалеке от госпиталя проходит довольно оживленное шоссе, на нем изредка наблюдались машины из нашего корпуса, они узнаются по эмблеме орла, летящего над волнами Днепра. Обсуждаю замысел со своими приятелями, приносящими мне завтрак, обед и ужин. Считают замысел вполне реальным, проблема лишь в том, где достать взрыватель с бикфордовым шнуром. Договорились: они попытаются найти в лесу немецкую гранату, и тогда проблема взрывателя будет решена. Идея завлекла: вот будет веселый переполох. Между тем прошла уже неделя, раны мои начали почесываться. Немного стало обидно: врачи-то что же забыли про перевязки. Хотя я и преступник в их глазах, но человек же, получивший ранение в боях за Родину...
Неожиданно, очень рано утром поднимается ко мне опять начальник госпиталя, я уже проснулся и читаю своего «Батыя». Начальник сходу начинает примерно такую матерную речь: «А иди-ка ты, сержант, отю- да к такой-то матери. Ты у нас был на хорошем счету, хотели оставить тебя работать в госпитале, а ты преподнес такое ЧП». Мне, действительно, предлагала помощница лечащего врача остаться в их отделении санитаром, но я, естественно, отказался. Сменить лихую, интересную танкистскую жизнь на тихую госпитальную — это не для меня. Даже ответил врачу как-то грубо, не догадавшись даже поблагодарить её за добрые слова. Женщины-то, видно было, жалели нас, самых молодых, но уже прострелянных, пытались уберечь.
Немало удивленный монологом начальника госпиталя, спрашиваю: «Как понимать такой приговор?». Он опять: «Такой — сякой...». И рассказал мне такую историю. В этот день, очень рано утром он обходил территорию госпиталя и когда подходил к большому титану, который ежедневно наряд из выздоравливающих кипятил по несколько раз в день для всего госпиталя, заметил, что двое топящих, увидев его, засуетились и что-то быстро сунули в топку. Подойдя к титану, начальник явно учуял запах варящегося мяса. Попросил показать, что в топке. Там оказался котелок с мясом. На вопрос, что за мясо, где взяли, два казаха честно признались в том, что барана украли они и очень переживают за то, что из-за них пропадает танкист. Потом подробно рассказали, как они, услышав вблизи выстрелы, бросили полуободранного барана, отбежали от того места и залегли в болоте за кочками. Слышали, как мы смеялись, наткнувшись на барана и как окружило нас местное население.
Мне в очередной раз крупно повезло. Потом уж я подумал, что начальник госпиталя, наверное, был рад такому обороту дела чуть ли не больше, чем я. Одно дело — ЧП в подведомственном ему гарнизоне, связанном лишь с заурядной, как бы сейчас сказали, приватизацией заблудившегося в лесу барана, и совсем другое дело — бандитизм с оружием среди местного населения. Спасибо тем совестливым казахам.
В тот же день в самом срочном порядке меня выписали из госпиталя, сняв повязки, заклеив каким-то лаком раны, действительно уже затянувшиеся, забыв и про стрельбу в неуказанном месте, и про незаконное хранение оружия. Выпроводили в батальон выздоравливающих вместе с небольшой группой других выздоравливающих, в числе которых оказались и мои дружки Павел Яковлев и Федя Чепурков, мечтающие попасть в танковые войска. Через несколько дней оттуда большую группу выздоравливающих бойцов и младших командиров отправили на машинах на сборный пункт западнее Риги. Там, на сборном пункте, творилась анархия, ничего нельзя было понять, как нас думают использовать дальше. На вопрос, как попасть в свою часть, воюющую где-то недалеко, никто ничего не может ответить. Между тем по близко проходящему шоссе интенсивно сновала масса автомашин, среди которых было немало и машин нашего корпуса с хорошо знакомой эмблемой на дверях кабины. В праздничный день 7 ноября 1944 года, получив котелок наркомовского спирта на нашу группу и разлив его по флягам, остановили первую же машину нашего танкового корпуса, выделили водителю причитающуюся в таком случае долю спирта, двинулись в путь на Курляндский полуостров, где, как нам рассказал водитель, стоит в обороне наш корпус.
Мысленно перебирая в памяти все эти события, стоя в строю на вечерней поверке после войны, я каждый раз сознавал, как же все же мне повезло. Попади в спешке из госпиталя дело в трибунал, там запросто могли, не церемонясь, определить «вышку» и обязательно бы объявили об этом в приказе по фронту или армии, дабы обозначить неустанную борьбу по пресечению бесчинств военнослужащих по отношению к местному населению территории, недавно вошедшей в состав Советского Союза.
В ЛЕСАХ ПОД ШТЕТТИНОМ
Когда поутихли авральные работы, всегда сопровождавшие переезды на новое расположение воинской части, закончилось обустройство жилья, строительство ангара для танков всей бригады, приемка новых танков, стали осматриваться вокруг. Разведывать окрестности, делать ознакомительные первые вылазки в глубь леса, плавать на большие расстояния по озерам на гоночных байдарках, оказавшихся вокруг во множестве, то стало ясно, что с расположением нам необыкновенно повезло.
Место нашей новой дислокации оказалось исключительно благоприятным для расслабления от ставшей скучной воинской службы. Лучше места не бывает: цепь чистейших, переходящих одно в другое, лесных озер. Большой лесной массив, богатый, как выяснилось очень скоро, копытной дичью — дикие козы, кабаны, олени, много земляных кроликов. Совсем рядом с расположением нашей танковой бригады изобилие ежевики, малины. В озере много рыбы. В лесу встречаются заброшенные охотничьи домики, в небольших садах вокруг них растут яблоки и груши. По краям полей в лесу встречаются старые охотничьи вышки для отстрела кабанов на приманках. По слухам где-то здесь находились охотничьи угодья Геринга.
Для меня вторая половина 1945 года и первая половина 1946 года оказались прямо райским годом на фоне повседневной однообразной послевоенной службы в строевой части. Как будто за терпеливо перенесенные недавние стрессы была дарована возможность интересного, здорового времяпровождения, повседневного общения с природой...
По окрестностям разбросано много всякого немецкого оружия, патронов к нему, противотанковых мин. И самое интересное — фауст-патронов, совсем недавно еще — грозного противотанкового оружия, прототипа современных ручных кумулятивных противотанковых гранатометов, стоящих ныне на вооружении всех армий мира. Кое-какое немецкое оружие мы, конечно, припрятали недалеко в лесу. Несколько немецких винтовок повесили вниз стволами под густые кроны густых елок, запаянные цинки (то есть цинковые ящики с патронами) закопали в сухой песок. Припрятали фауст-патроны и противотанковые мины — будет, чем глушить рыбу. Нашлись и бесхозные патроны для наших автоматов ППШ и ППС. Мы, несколько самых, видимо, любознательных, начали досконально осваивать конструкцию фауст-патрона.
Энтузиастом этого дела был у нас механик-водитель Николай Казанцев. Он, наверное, первым в нашей танковой бригаде, а скорее всего, первый и в танковом корпусе освоил стрельбу фауст-патронами. Будучи очень любознательным и внимательным, он, увидев раз, стал присматриваться через свой люк и перископы, как немцы применяют это свое новое противотанковое оружие. Выскакивает немец неожиданно перед танком в полный рост с какой-то трубой и набалдашиной на ней, быстро кладет её на плечо, что-то там, в середине нажимает, и из неё летит эта набалдашина в танк и взрывается на его поверхности, а немец мгновенно исчезает. Раз увидел, два увидел, а потом, найдя эту штуковину в каком-то доме, быстро разобрался, где что и начал стрелять из нее. Я с фауст-патроном знакомился несколько иначе.