В этот момент один из них кричит: не стреляй — это наш танкист! Сразу все трое опустили автоматы. Обменялись приветствиями, удивляясь столь необычной встрече. Стали расспрашивать друг друга, кто и зачем здесь. Оказалось, я нарвался на засаду, организованную одним из подразделений нашего батальона автоматчиков. В этом месте по каким- то агентурным данным должна была состояться встреча мелких банд, засылаемых эмигрантским польским правительством. Такие банды в то время уже начали проявлять себя: нападали на одиночных наших военнослужащих, грабили местное население.
Когда пришли мы к командиру засады, мне рассказали об условных знаках, оставленных кем-то, по которым должны были ориентироваться собиравшиеся. На некоторых участках дороги и тропках автоматчики мне показали стрелки, прочерченные ножами, указывающие в одном направлении.
Отдохнув у автоматчиков и просветившись в новой для меня ситуации, отправился домой. Но решил не возвращаться на хорошо знакомую дорогу, а пойти по берегу озера на знакомый ориентир — большую четырехугольную кирпичную башню — воздухозаборник подземного завода, над которым мы тогда и располагались. Ориентир этот был хорошо виден особенно с озера на многие километры, если не десятки километров. Через небольшой, но сильно заболоченный ручей вышел к берегу и пошел по нему, поднимаясь местами, где встречались заболоченные участки, подходящие прямо к воде, на более высокие места. В одном месте на свежей земле кротовой кучи явно просматривался отпечаток босой человеческой ступни, направленной в ту сторону, откуда я недавно вышел. И тут знаки сбора.
По времени я уже прошел немалое расстояние, а башня моя, когда её становилось видно, все на том же месте. Потом узнал место, где я уже проходил. Внимательно присмотревшись, понял: я кружу по круглому полуострову. Там, где он смыкается с основным берегом, там — большая заболоченная низина, и я её обходил, поднимаясь каждый раз на более высокое место, то раньше, то позже, не замечая того, что прохожу по одному и тому же месту. Дал несколько кругов по этому полуострову: компасов-то тогда ни у кого из нас не было. Такого еще у меня никогда не случалось. Пришлось, накрутив лишних километров 12 — 15. по полуострову, возвращаться на хорошо знакомую дорогу. Вот был денек! И охота не удалась, и новость о том, что в «наших охотничьих угодьях» бродят бандиты, не из приятных, и небывалое блуждание по круглому полуострову — все к одному. Вернулся домой из последних сил, пройдя за день, судя по времени не менее 50 километров. Сел умыться у озера и чуть не заснул на берегу. Никак не мог себя заставить пройти еще каких- то 150 -200 метров до своей казармы.
Вскоре мы и сами наткнулись на следы пребывания в тех лесах других «охотников». В одном месте, где постоянно бывали, в чаще, в которую редко заглядывали, обнаружили недавно вырытые землянки и рядом следы недавнего пребывания там людей: валялись консервные банки, пачки от сигарет, обрывки бумаги, что-то еще. Стали теперь более осторожны. Подумалось, наверное, не раз были мы под наблюдением, быть может, и на прицеле «новых хозяев» этих лесов. Вспомнилось также о том, что у нас в лесу, недалеко от основного расположения бригады еще совсем недавно находился большой, открытый со всех сторон склад боеприпасов — просто сложенные штабелями ящики со снарядами.
Охранялся этот склад всего одним часовым. Стоять на этом посту было не очень приятно. С трех сторон к нему вплотную примыкал лес, пост один, ящики со снарядами уложены в длинные ряды, пока находишься на одном конце этих рядов, подходи к другому из леса, делай, что хочешь. Да и часового снять — пара пустяков. В апреле 1946 года я стоял неоднократно на этом посту. Было интересно слушать ночью перелет дичи. Тогда же весной 46-го склад из леса переместили куда-то в другое место. И вовремя.
Однажды ночью часовой, стоящий у караульного помещения, находящегося на окраине расположения бригады, ближе всего к лесу, услышал в лесу какие-то крики. Прислушался, — крики адресовались явно ему: «Часовой! а, часовой!» Часовому на посту разговаривать строжайше запрещено уставом караульной службы. Это он и сам понимает.
А из леса все раздавалось и раздавалось: «Часовой, мать твою... тебе сегодня будет капут». Часовому надоела такая чья-то самодеятельность, и он выпалил на голос длинную очередь из автомата. Караул, естественно, поднялся в ружье. Обсудили ситуацию, доложили дежурному по танковой бригаде, тот распорядился усилить пост, дежурную смену держать наготове. Утром прочесали лес, ничего необычного не обнаружили. Анализируя многократно этот случаи, я пришел к выводу: таким путем пытались запугать наших солдат, чтобы они не болтались по лесу, там появились новые хозяева. Мы, конечно, продолжали свои охотничьи вылазки. Как и на рыбаков, на охотников не действуют никакие запреты, ничто другое не может отвадить их от этой нечеловеческой страсти. Стали только быть менее беспечными, более внимательными, многие перестали ходить в лес по одному.
Потом случилось еще одно происшествие. Пропал молодой солдат, но через полмесяца объявился. История его временного исчезновения в пересказах выглядела так. Пошел в лес полакомиться малиной, как делал неоднократно, и как делали многие в свободное время. Увлекся сладкой ягодой и не почуял, как сзади накинули на голову мешок, зажали рот, связали руки и куда-то повели.
Скачала подумал — пошутили свои, но услышав польскую речь, понял — попал в руки каких-то бандитов, слухи о которых уже ходили. Вели долго, мешок сняли только в землянке. Там его долго допрашивала женщина в польской военной форме, но по-русски. Что за часть, что за люди, из каких мест, кто командиры и т.д.
Били, даже пытали, пока не потерял сознание. Очнулся ночью от холода. Один, дверь в землянку заперта снаружи, но под потолком имеется очень узкое окошко. Через него и пролез. Вокруг никого, лес.
Подался наугад, наткнулся на дорогу, пошел по ней, прилег отдохнуть, заснул. Утром наткнулся на него, спящего, поляк, ехавший по дороге на телеге. Отвез в город, сдал в госпиталь. Вскоре еще одно происшествие — пропал из нашей части офицер — капитан, его так и не нашли. Все больше и больше стало распространяться слухов о подобных происшествиях в других наших воинских частях.
В то время в Польше шла яростная политическая борьба за власть между новым польским, дружественным к Советскому союзу правительством и ставленниками сбежавшего в Лондон в 1939 году старого правительства, поддерживаемого активно англичанами и всеми другими антисоветски настроенными силами. В Польше активно начало действовать их подполье, в лесах появились банды из остатков вооруженных формирований так называемой Армии Крайовой. Летом 1946 года в Польше предстоял референдум о формах и партийном составе нового правительства. Следствием этих событий и было появление в лесах, в районе расположения нашего танкового корпуса невиданных ранее обитателей. Глухие леса под Штеттином, на краю которых мы и располагались, примыкали к самому побережью Балтийского моря. В этом месте эмигрантское лондонское польское правительство, наверное, и пополняло своих сторонников боевиками, высаживая их с моря в те леса.
У СТАРОЙ САКСОНСКОЙ ДОРОГИ
В середине лета 1946 года пришла сильно огорчившая многих из нас весть: наш корпус перебрасывается на новое место в город Бунцлау. Посмотрели по карте — где этот самый Бунцлау? — и приуныли. В центре восточной части Германии, кругом населенные пункты, лесов нет. Стало ясно: охоте нашей конец. Сильнее всех, наверное, переживал я. Больше всех я и занимался охотой.
Мои друзья создавали мне для этого условия наибольшего благоприятствования. Все знали — у меня накопился уже большой опыт, никаких происшествий, добыча шла на общий стол, ближайшие мои командиры знали: не всех подряд можно допускать к охоте. Там под Фалькенбургом, незадолго до нашего перебазирования, в нашем батальоне произошло ЧП, связанное с небрежным обращением с оружием.
Произошло оно во время выезда на учения на танках. Воспользовавшись перерывом на обед и отдых мой хороший знакомый еще по танковой школе — Заикин, в нашу охотничью компанию не входящий, совершенно самостоятельно отправился с карабином к болоту «поохотиться». Перепрыгивая с заряженным карабином в руке через довольно широкую канаву, ударился прикладом карабина о землю, затвор, не стоящий на предохранителе, при ударе приклада о землю на мгновение отошел назад и подавшись снова вперед произвел выстрел в грудь владельца карабина. Пока его хватились, пока нашли, пока принесли, прошло немало времени. Он потерял много крови. Меня, как раз, направили сопровождать его в госпиталь на автомашине. Был он все время в сознании и все просил потеплее укрыть его, ему все время было очень холодно, хотя погода стояла жаркая.