Поразило меня немыслимое: в первом томе «Советской военной энциклопедии», изданной в 1976 году (председатель главной редакционной комиссии — А.А. Гречко). Среди слов от «А» до «Бюро» нет А.В. Александрова. Очень кратко о нем упоминается лишь в большом статье «Ансамбль песни и пляски»... В противовес этому не иначе, как злонамеренному акту умалчивания, в малоизвестном словаре-справочнике «Великая Отечественная война 1941 — 1945» (составитель А.С. Галидан ) в очень краткой статье об А.В. Александрове (всего около 70 слов) сказано очень много об этом выдающемся человеке: «... народный артист СССР (1937), доктор искусствоведения (1940), генерал-майор (1943), профессор (1922). Член КПСС с 1939. В Сов Армии с 1928... Государственная премия СССР (1942, 1946)... Организатор и художественный руководитель дважды Краснознаменного ансамбля песни и пляски Сов. Армии».
Через два или три дня, когда еще не изгладились впечатления от концерта ансамбля А. В. Александрова, обескуражила весть в газетах: скоропостижно скончался руководитель Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской армии генерал-майор А.В. Александров. И у нас, только что с ним встречавшихся, острой болью отозвалась его смерть...
Вскоре проводили мы домой демобилизующихся наших старших боевых товарищей: Николая Казанцева, Сергея Слесаренко, Сашу Митькина, Гришу Гребенюка,... В подразделениях тогда официальных проводов не устраивали, не было для этого ни помещения, ни соответствующих атрибутов. Проводы официальные устраивались на сборных пунктах при больших штабах, где собирали демобилизующихся из многих частей. Там и оркестр, и прощальные речи, и вручение подарков. Наши же ветераны собрали застолье на чердаке нашей казармы, пригласили кое-кого из командиров и некоторых из нас, из наиболее близких друзей и преемников. Выпили, как водится, (спирт на этот случай давно был припасен), вспомнили павших товарищей, помянули. Ударились в воспоминания боевых эпизодов, в которых совместно участвовали. С Колей Казанцевым мы, конечно, вспомнили Дойчендорф, где познакомились в воронке около горящих наших танков, как ползком возвращались к танкам и тащили на шинели раненого его радиста... Было грустно им и нам, столько пережито вместе. Не раз прослезились. Заверили друг друга в дружбе до конца своих дней, обменялись фотокарточками и тихо разошлись...
Уберегаясь от скуки, поступил я там в Бунцлау на курсы механиков- водителей танков, организованные в своей же бригаде, которая была теперь переименована в 183-й Танненбергский танковый полк, а 10-й ДТК в 10-ю Днепровскую танковую дивизию. Танк я знал хорошо, вождение тоже давно хорошо освоил, водил танк при всякой возможности, этому всегда способствовал механик-водитель нашего танка Николай Казанцев, имевший официальное почетно-профессиональное звание «Мастер вождения танков». Он перед отъездом даже написал обо мне статью в корпусную газету «За Родину» под заголовком «На больших скоростях», отметив в ней хорошее мое знание танкового двигателя и мое умение водить танк на больших скоростях. Назвал меня в качестве его преемника на должности механика-водителя танка. На курсы я поступил лишь для того, чтобы получить официальное удостоверение механика-водителя танка.
Но закончить эти курсы мне не пришлось, так как неожиданно в числе небольшой группы ветеранов, участвовавших непосредственно в боях, был назначен командиром танка Т-34. Это была первая после окончания войны замена офицеров — командиров танков на сержантский состав из фронтовиков. Начались сборы новых командиров танков, учения, интенсивные занятия, конференции по обобщению боевого опыта. Это отвлекло от повседневного однообразия, но вскоре мне пришлось расстаться со своими однополчанами навсегда.
ЗИГЗАГИ НА ИЗБРАННОМ ПУТИ
В сентябре 1946 года неожиданно пришла в корпус разнарядка направить одного человека из сержантского состава в авиатехническое училище. Удивительно, но очевидно, что кто-то среди кадровиков — авиаторов помнил, как много в начале войны авиационных специалистов направляли в танковые войска, где их потери были несравнимо больше, чем в авиации. Видно, поэтому теперь, после войны запросы авиационных училищ направлялись и в танковые войска. Поскольку мой рапорт лежал уже давно в отделе кадров корпуса, и я неоднократно о нем напоминал кадровикам, мне сразу и предложили поступить в это училище. Ехать надо было срочно, сначала в штаб нашей мехармии в город Валъденбург. Там, пройдя предварительные медицинскую и мандатную комиссии, получил я предписание прибыть во 2-е рижское авиатехническое училище. В предписании значилось, что со мной следуют туда еще два человека. Втроем мы и направились сначала в штаб Северной группы войск, в г. Лигница, а оттуда в Ригу через Вильнюс.
Итак, отклонившись от своего, намеченного еще в детстве, пути в авиацию почти на три года, побывав на войне, я снова вернулся на тот маршрут. Снова в раздумье, куда-то он приведет. В Риге узнали: — училище это по авиационному вооружению, чего я меньше всего ожидал. Хотелось приобрести такую авиационную специальность, которая годилась бы и для гражданской авиации и, вообще, для работы на «гражданке».
Потолкавшись среди авиамехаников различного профиля, приехавших поступать в училище, узнал, что есть очень хорошее, самое подходящее для меня, авиаучилище под Москвой в Серпухове. Там готовят специалистов по всем авиационным приборам, электооборудованию и радиооборудованию самолетов. Да, это — для меня, и я решил пробиваться туда. Экзамены в рижское училище все же я сдал, медкомиссию прошел, но на мандатной комиссии поступать в это училище отказался, откровенно рассказал о своем стремлении и попросил — нельзя ли меня направить в серпуховское авиаучилище. Такая моя просьба показалась комиссии, наверное, более, чем бесцеремонной, возиться с моей, отдельно взятой персоной, в этом училище не захотели и направили меня просто — напросто на рижский военный пересыльный пункт.
На пересылке скукота, в город увольнений не дают, заняться нечем. Питание, правда, приличное, часто дают гречневую кашу. Это впервые за три года моей службы. Немного удивляло — каша имеет какой-то уж явно красноватый оттенок. Оказалось — это не гречневая каша, а гаоляновая. Наверное, гаолян завезли сюда морем с дальнего Востока, как трофей после победы над Японией. Больше нигде и никогда гаолян мне не приходилось встречать. Ближайшая перспектива на пересылке не ясна.
На мою просьбу направить меня в свою часть отвечают, что вышел приказ, в соответствии с которым для направления военнослужащего в воинскую часть, находящуюся за границей необходим специальный пропуск, который могут выдавать только центральные управления родов войск. Это осложнило мое положение. Неопределенность угнетает. Как-то объявили: кто хочет получить шоферские права, может записаться в команду, которая будет работать в лесу на вывозке дров на опушку леса на старых автомашинах, приобретет навыки вождения, а после этого, пройдя кратковременные курсы, получат права военных автоводителей. Я с удовольствием дал согласие на это дело. Специальность шофера всегда пригодится. Сказано — ждать, пока наберется нужное количество желающих. Жду...
Но однажды подходит ко мне старшина из штатных сотрудников пересылки и начинает меня расспрашивать, какая у меня специальность, с какой техникой знаком, какой у меня практический опыт и т.п. Узнав, что я знаю и танковый двигатель и всесторонне знаком с эксплуатацией танка, предложил мне поучаствовать некоторое время в работе по сборке автомашины для пересыльного пункта, а потом меня направят в любую часть по моему усмотрению. Мне этот вариант очень подходил. Заодно он рассказал, что команда для практического обучения автоделу на перевозке леса вряд ли соберется. В лесу опасно, там хозяйничают подпольные «лесные братья», похищают и убивают наших военнослужащих, что для уничтожения «лесных братьев» посылают даже целые эскадрильи штурмовиков Ил-2 для площадной штурмовки целых кварталов леса, но справиться с «лесными братьями» власти никак пока не могут.