В этот же день к вечеру направился в Сочи, побывал затем в Адлере, в Гаграх. Ни санатории, ни дома отдыха, ни пансионаты в то время не работали. Точнее сказать, они были, но в небольшом количестве, в них после войны долечивались тяжело раненые. Никаких путевок в них в свободной продаже тогда не было. В конце концов мое своеобразное путешествие в переполненных поездах без нормального отдыха превратилось в однообразие и изрядно мне надоело. В значительной степени этому способствовала хмурая, пасмурная южная зима. Потянуло скорей сесть за интересную учебу.
С большим трудом взял билет до Москвы, купил большой фанерный ящик — чемодан для фруктов, накупил лимонов и мандаринов и отправился в обратный путь на север через Туапсе, Армавир, Тихорецк, Сальск, Сталинград и далее до Москвы. В Сальске отстал от поезда. Раздетый, правда в шапке, при документах и деньгах. Шинель, вещмешок и большой ящик с фруктами поехали дальше. Посмотрел расписание поездов, — они идут на Москву часто.
Ушедший мой поезд был простым пассажирским, тащился он медленно. Вслед за ним идут курьерские поезда, ближайшим — через пару часов. Посоветовался с дежурным по вокзалу, он несколько успокоил, сказав, что курьерский поезд обязательно догонит пассажирский через столько-то часов. Потолкавшись по вокзалу увидел объявление местного аэропорта: начали работать местные пассажирские авиалинии во многие города области, цены указаны вполне приемлемые, есть рейсы в города, расположенные на железной дороге к северу от Сальска. Быстро созрел план: бегу в аэропорт, он расположен километрах в пяти от железнодорожного вокзала, на улице тепло, около нуля, сажусь на рейс, идущий в город, расположенный километров за двести севернее Сальска, там поджидаю на вокзале свой пассажирский и сажусь в него. Пробежать раздетым пять километров — для меня сущий пустяк.
Прибежал в аэропорт, но рейсы там из-за погоды на ближайшие сутки отменены, такая досада. Бегу обратно и вскоре сажусь на курьерский поезд. На садящегося в поезд раздетого военного человека в сутолоке посадки кондуктор не обращает внимания. Прошел несколько вагонов, сел на свободное место и через несколько часов, выйдя на платформу какой-то большой станции, где стояло несколько поездов, опознал свой. Без особого труда нашел свой вагон. Вещи мои оказались на месте, лишь соседи стали интересоваться, где так долго пропадал. С трудом поверили в то, где я все это время был и что делал.
Приехав в Москву, сразу перебрался на Савеловский вокзал, взял билет до Рыбинска. Тогда четко было налажено трамвайное сообщение между вокзалами, перебраться с одного вокзала на другой не составляло труда. Это сейчас московские власти совершенно не думают о развитии общественного транспорта в жизни огромного города. Транспорт находится в ненадежных руках, господствуют спекулянты-частники. Автомобильное движение в городе в часы пик практически парализовано, Москва перенаселена. Додумались лужковские чиновники до того, что собрались выносить Савеловский и Рижский вокзалы за черту города. Тогда жди очередной большой беды. А если в городе серьезная катастрофа? Как быстрее всего эвакуировать за город народ? Ведь совершенно очевидно — только поездами. А каково придется столичным садоводам, дачникам?
Съездил на короткое время в Рыбинск в гости к своему студенческому товарищу. Этой поездкой замкнулся маршрут моих случайных путешествий, начавшийся осенью 1941 года.
Тогда, пропутешествовав из Рыбинска в Уфу, из Уфы через Оренбург, всю нашу Среднюю Азию, через Ташкент, Самарканд, Ашхабад, Крас- новодскдо Баку, был свидетелем великого передвижения народа, переселения, вызванного большой войной. Теперь стал невольным свидетелем послевоенного большого движения народа в направлении воссоединения разбросанных войной людей, поиска трудоустройства, мест, где приткнуться бездомным из разрушенных войной городов, в поиске краев, где видится лучший образ жизни, где теплей и сытней.
Сработало все это, в конце концов, на более глубокое мое понимание сущности и последствии войны, жизни своего народа в критические моменты его истории.
ПОСТИГАЮ АВИАЦИОННОЕ ДЕЛО
В конце февраля 1947 года все, принятые в декабре 1946 года в серпуховское авиатехническое училище, возвратились из столь долгожданного и щедрого отпуска, кто чуть раньше, кто чуть позже. Обмениваясь впечатлениями, перезнакомились поближе. Снова — гитара по вечерам, снова: «Над нивами широкими, над долами глубокими летит У-2,расчалками скрипя...»
Но вот день возвращения истек. Нас всех переобмундировывают во все новое, разбивают на взводы, на каждый взвод назначается офицер из постоянного состава училища — наши непосредственные командиры. Потом представляется нам наш командир роты. Из нашей же курсантской среды каждый командир взвода выбирает себе внештатных помощников — помкомвзводов. Из курсантской же среды назначается внештатный старшина роты. Это — самая ответственная в армии фигура. Он с утра до ночи в солдатской, в данном случае — в курсантской среде, с него спрос за дисциплину в роте и за все остальное. Он проводит все построения роты от утренней поверки до вечерней, отвечает за самовольно отлучившихся.
В танковой школе старшина роты был у нас штатный, довольно приличный старшина, по пустякам не придирался, но с нарушителей дисциплины взыскивал строго. Старшина роты сам карает и милует, к нему в первую очередь льнут все подхалимы и приспособленцы. Очень редко старшина роты бывает всеми уважаем. Обычно для кого-то он хорош, для других плох и даже нередко — ненавистен. Уважаем, как правило, тот, кто строг, но справедлив. Временная неприязнь к такому у того, с которого он строго спросил, рано или поздно пропадает. К нашим ротным и взводным командирам еще вернемся в конце этой главы, когда с ними поживем полтора годика. А сейчас, в начале нашего пребывания в училище будем только присматриваться к ним.
Сразу, правда, бросилась в глаза одна удивившая странность в экипировке наших авиационных командиров-офицеров. В парадную форму у них входила обязательная длинная кавалерийская шашка. Нынешнему читателю, наверное, будет трудно представить кавалерийскую шашку на боку офицера — авиатора.
Но такое было. Когда там, в Серпуховском авиатехническом училище, я в первый раз увидел шашку на боку у офицера в авиационной форме у меня, наверное, как говорится, отвисла челюсть от поразившего удивления. Человек в летной форме при лихо одетой фуражке с «крабом» и с кавалерийской до земли шашкой на боку! В танковых войсках такое было немыслимо. Быть может шашка входила, как обязательный атрибут формы, лишь тем офицерам, которые участвовали в военных парадах, я точно не знаю.
Позднее мелькнула догадка — шашки в форму офицерского состава Советской Армии после войны ввели потому, что их, шашек, за многие предвоенные годы, когда в нашей армии было много кавалерийских частей, наделали невообразимо большое количество, а когда после воины кавалерия почти полностью была расформирована, шашек без надобности скопилось несметное количество, девать некуда. Даже хранение их стало проблемой. Надо теперь для них иметь не только складское место, но надо еще их время от времени осматривать — не заржавели ли, чистить и смазывать, если заржавели. Вот и додумался кто-то из высокостоящих чиновников — раздать их на руки офицерам, спрашивать с них, чтобы шашки у них не заржавели, и провели этот замысел через приказ Наркома Обороны.