Как бы оно ни было, Румяна мне нравилась больше всех на болоте. Может быть, потому, что она единственная не боялась грозного Ивайло. Она просто складывала руки на груди и напоминала ему то время, когда он был маленьким росточком на старом водяном. К слову, ростком крайне непослушным.
К тому же, Румяна всегда приветствовала меня улыбкой, чего нельзя было сказать об остальных наших обитателях. Да и вкусненького у неё было припасено каждый раз. Я диву давалась, как только Румяна узнавала о том, что у неё намечаются гости, и тут же начинала готовить.
Вот и теперь — стоило мне обогнуть черный разваливающийся ствол, как Румяна была уже на пороге.
— Ника! Хорошо, что ты заглянула, я тут как раз блинчики пеку. Проходи, чего ты как неродная!
Я с улыбкой протиснулась внутрь через узкий вход. Вода здесь была теплее всего, то ли потому, что тетушка всегда что-то готовила, то ли потому, что болото не осмеливалось гневить её плохой погодой.
Я присела у стола, собранного из пеньков. Многие жаловались на то, что дерево было грубым, да и занозы рвали кожу, но для меня старый срез был приятным на ощупь. Сидеть у Румяны было положено на перевернутом сундуке, который лет за пять до этого был выловлен лично мной.
К Румяне каждый тащил всё, что только человеческого ни попадало в болото — сундуки и подковы, украшения и мешковина, оружие, подпруги и остальные вещи, которых никто не понимал — всё стекалось к Хранительнице Болота, как за глаза величали её местные жители.
Обитель Румяны была невероятно уютной. Стволы, окружавшие эту подводную полянку, были увешаны всем, чем только можно. Чего здесь только не было! Особенно мне нравилось одно украшение на длинной цепочке в форме простого шара. Его Румяна повесила прямо за сундуком, так, что каждый мог до него дотронуться — на удачу.
Я, чуть улыбнувшись, привычно потерла шарик. Прямо передо мной сиротливо накренилось треснутое зеркало в темной раме. На углу сундука лежала даже книга, которую непонятно как Румяна сумела оградить от воды и по которой я выучилась читать. В ней была поведана удивительная история о принце, который пересек все моря мира, чтобы добраться до своей возлюбленной, но, когда он приплыл туда, уже было поздно. Она умерла от старости, потому что принц не заплатил Духу Моря, и тот в отместку водил его по зачарованным водам сто лет, в то время как принцу думалось, что прошло всего лишь пять месяцев. Книга была «полной околесицей», как выразилась Румяна, потому что Духи платы не взимают. Они либо сразу топят, либо позволяют пройти. Но несмотря на все недостатки книги, с тех пор меня не оставляло ощущение, что мир гораздо шире моего болота. Что тетушка Румяна не правит им, и что Ивайло — не самое страшное создание на свете. И что мне обязательно нужно узнать, как же оно там, на самом деле. Но между мной и миром был лес, лес жуткий и опасный для смертных. Для меня этот лес был домашним и уютным, но вряд ли хоть кто-то позволил бы мне уйти. Никто никогда не покидал болото. Никогда.
Передо мной опустилась тарелка с темно-зелеными оладушками из речных водорослей, с аккуратной горкой икры сверху.
— Спасибо огромное! — от чистого сердца поблагодарила я.
— Да ты кушай, кушай, — отмахнулась Румяна и замолчала.
У неё было одно непреложное правило — никаких разговоров за едой. Правда, еда была и впрямь потрясающая. Подкармливала тетушка по большей части только меня, что, разумеется, мне добавляло поводов для гордости, а всем остальным — для зависти.
Румяна всегда готовила вечером, по какой-то своей, особенной причуде. Засаливала ли она грибы, варила ли варенье из морошки, пекла оладушки или зажаривала лягушку — всё непременно на закате. Поэтому по вечерам над болотом поднимался белесый дым, который расстилался дальше, по лесу, забирался к лешему.
Все смертные люди почему-то всегда считали, что лешие — это такие старые сухонькие дедули, которые угрожающе поскрипывают корой из темноты, цепляют ветвями за волосы, бросают корни под ноги. Наш Драгомир был прямой противоположностью.
Высокий, статный, он был даже больше похож на человека, чем многие из нас, кикимор. Кожа была почти не покрыта корой, только то тут, то там торчали маленькие листики. Глаза цвета свежей зелени, как молодая листва, и медвяные волосы до плеч. А на волосах венок из листьев, который весной всегда плели из цветов, летом — зеленый, с ягодами, а осенью — золотой и алый, как яркое пламя человеческого костра.
Драгомир был большим любителем пошутить, и людям в нашем лесу приходилось тяжко. То тропинку наш леший загибал так, что человек по кругу ходил часами, то вдруг выводил тех, кто ему не по нраву, к чарусе, обманно-красивой луговине, которая на самом деле опаснее даже нашего болота.