— Эй! — возмущенно вскрикнул детский голос откуда-то снизу.
— Ой! — удивленно отозвалась я
— Чего ты всех с ног сшибаешь? Не видишь, я иду?
На меня с негодованием во взоре смотрел снизу вверх человеческий ребенок лет семи. Рубаха была вся замызгана в грязи, штаны порваны на коленке. Да, этот не из богатых, зато гонору не меньше, чем у Реджинальда.
— Извини, — кивнула я, расплываясь в улыбке. — А куда ты идешь, позволь узнать?
— По делу! — малыш гордо выпятил грудь, как будто собирался спасать королевство.
— О, я тоже по делу, какое совпадение! — округлила глаза я. — Пойдем вместе, раз нам по пути?
— А тебе точно по делу? — подозрительно поинтересовался мальчик.
— Точно-точно! — заверила его я.
— Ну ладно, — дозволительно кивнул он. — Тогда идем.
И ребенок прытко юркнул куда-то вбок. Я, в очередной раз подобрав подол, нырнула в толпу вслед за ним.
Скажу по правде, меня обуяло любопытство. Детей на болоте почти не было, а тех немногих, что все-таки появлялись, баловали донельзя. Такова уж наша судьба — мы жутко избалованный народ.
Увернувшись от какого-то толстого мужчины, который нес на плече огромный кусок освежеванного мяса, я заметила малыша у забора. Тот, увидев меня, обернулся по сторонам, махнул мне рукой… И, с видимым трудом отодвинув расшатавшийся столб в частоколе, проник в открывшуюся дыру.
Я, не раздумывая, протиснулась следом за ним, и будто оказалась в абсолютно другом мире — настолько разительным был контраст.
Из царства музыки, смеха, тепла и веселья я попала в обитель мрака, звезд, стрекота кузнечиков и свежих запахов травы и цветов. Это был мир, который я знала и любила с детства.
Малыш сидел, прислонившись к частоколу, устремив взор к темным очертаниям леса на горизонте. Пригладив платье, я уселась рядом с ним.
— Это и есть твоё дело?
— Ты же сказала, что ты по нему, — сжал кулаки мальчик. — Ты что, соврала?
— Нет, что ты! — я приподняла руки вверх в притворном испуге. — Я тоже по делу, только они, кажется, у нас разные.
— Какое дело у тебя? — резко спросил паренек.
— А у тебя? — мягко улыбнулась ему я. Насколько я помнила, дети легко внушаемы. Только вот либо это был неправильный мальчик, либо у смертных всё не как у людей.
— Я не скажу, пока ты не скажешь.
— Я ищу свободу, — сократила я версию. — Теперь твоя очередь. Только скажи, прежде, как тебя зовут?
Мальчик недоверчиво покосился на меня, но всё же ответил:
— Никифор. А тебя?
Ну наконец-то, хоть один нормальный вопрос.
— Златеника. Но меня обычно зовут просто Злата.
— Почему? Разве ты крестьянка?
Теперь настала моя очередь супиться, хмуриться и изображать из себя недоверчивую сову.
— Это ещё почему?
— Злата крестьянское имя. Мою бабушку так звали. Ты похожа на леди, а леди всегда нужно звать полным именем.
— Почему же я похожа на леди? — не то, чтобы мне это не льстило, но узнать было и вправду интересно.
Мальчик окинул меня придирчивым взглядом.
— Кожа белая, — наконец, вынес вердикт он. — И руки без мозолей. И спина прямая. Если ты работаешь в поле, то будешь темной, ладони сотрешь, и спина будет согнутая. А если сидишь дома, то будешь как ты.
Я не удержалась и рассмеялась — если бы этот малыш знал, почему у меня на самом деле бледная кожа, то, уверена, его бы уже здесь не было.
— Ты так и не сказал, зачем пришёл сюда, Никифор, — отсмеявшись, вспомнила я.
— Папу забрали, — вдруг быстро и зло бросил мальчик. — Маму забрали, дядю забрали, остались я и сестра.
— Что? Кто забрал? — не поняла я.
— Лес.
И тут до меня дошло. Я с ужасом вылупилась на маленького худого Никифора, и потом — на кромку леса вдалеке. Вот же…
Я не могла знать обо всех, кого забирают духи. На деле, я и узнавала об этом чисто случайно, из досужих сплетен о несварении Лихо.
— Давно?
— Две зимы назад. Они пошли за дровами. Не вернулись. Звал — не пришли. Никто не пришел.
Вот же! Я закусила палец, чтобы не ругнуться вслух более непристойными выражениями. Так вот, почему нас считают убийцами. Чудовищами. Тварями ночи.
Мальчик смотрел на меня, и в его взгляде я чувствовала обвинения. Хотя он и не мог знать о том, кто я, мне казалось — он знает. Он всё видит и ждет, чтобы прыгнуть и вцепиться мне в волосы, выцарапать мне глаза, отомстить.
Я безвольно откинула голову назад и уставилась на звезды. Хотелось верить, что лес был не причастен к горю маленького мальчика, но что-то в глубине души я знала. Знала, кто это был, знала, когда… Драгомир тогда подарил мне стеклянные человеческие бусы. Кто знает, может, их когда-то носила мать этого малыша, который теперь насупился, и мрачно смотрит на лес, который забрал у него его семью.