На этом, кстати, столе находился огромный кусок стекла, выпиленный в виде многогранника. Когда на него падало солнце, по всей комнате разлетались сотни разноцветных зайчиков. Это стекло было нашей нестареющей игрушкой: крутить его на солнце и смотреть, как летят по потолку, по стенам, по мебели цветные искры. Синие, зеленые, красные.
В этой комнате вместе с родителями спал сам Саша.
Здесь же мы демонстрировали фильмы из диапроектора, по тем временам это была дорогая игрушка!
Диапроектор был с настоящей электрической лампой внутри, с увеличительным стеклом в объективе, а к нему в придачу несколько коробочек с квадратными стеклянными диапозитивами.
Один из фильмов назывался «Три поросенка». Мы резали из бумаги входные билеты и приглашали взрослых на сеанс: дядю Колю, тетю Нину, а также Витю Паукшту, Вилю и присутствующих гостей.
Приходили дядька и тетка Сашины со своим сыном Шуркой, он был чуть помоложе нас, а я запомнил лишь, что слово «шнурок» он произносил — «срунок». Взрослые повторяли это слово и почему-то смеялись.
Мои родители здесь никогда не бывали.
Показывали мы вдвоем: я подавал Саше позитивы, а он вставлял их в аппарат, а читали мы по очереди, но я чаще, Саша был на год моложе и плохо знал буквы.
Фильмы проходили довольно весело, потому что взрослые, видевшие все по многу раз, дополняли зрелище своими комментариями по поводу, скажем, сходства Саши с поросенком, у него, кстати, прозвище было домашнее — Карасик… Он был толстоват.
У Воронцовых, в отличие от нашего дома, была библиотека и много детских книг, которые я перечитывал. И хоть по временам мы ссорились, и мне запрещали ходить к соседу, но наступал мир, и я снова торопливо перескакивал темную прихожую и оказывался в большой столовой комнате. Тут мы играли, стреляли из пушек, заряженных горохом.
Запомнилось и такое: дядя Коля купил елку, высверлил в стволе дырки и вставил в них живые ветки. Никогда не видел я, чтобы елку таким образом создавали! И когда пришел Новый год, мы все крутились с Сашкой, все пытались понять, догадаются ли гости, что елка ненастоящая, что у нее вставлены ветки? Но никто, конечно, не догадался.
Я вот сейчас думаю, что мне еще повезло, ведь до пяти моих лет у нас в стране елка была запрещена совсем, а теперь нам ее разрешили. Спасибо Партии, спасибо правительству, всем-всем спасибо, за такой подарок… Правда, не разрешено Рождество или там Пасха, но когда-нибудь тоже разрешат, и за это тоже надо благодарить! И тогда мы уже не будем петь с гордым видом пионерские глупости, такие вот:
И тому подобное. Сейчас я думаю: у нас отобрали необыкновенные праздники, словно у елки срезали живые ветки, насовав в нее, как дядя Коля, искусственных веток! И вроде бы все вокруг делали вид, что так оно и нужно.
Жила у Саши и нянька.
Это было мне непонятно, потому что меня «пасли» родственницы, и я решил, что нянька — это когда худая женщина в белом платочке живет у Воронцовых, грустно поет песни на каком-то странном языке, и медленно ест, и рано ложится спать.
Но эта нянька, в отличие от других, меня не гнала.
А потом Саша поехал на Украину (Украина — это, наверное, город?) и рассказывал, что он жил в доме у этой няньки, а у нее такой огромный сад, а в саду яблоки «белый налив», которые, если посмотреть на солнце, светятся, и даже видны семечки.
Это было потрясающее путешествие, и я его запомнил даже по рассказам Саши. Особенно же про яблоко, которое прозрачное!
Я так ярко его представлял, знал на ощупь и на вкус, что ужасно расстроился, когда впервые в зрелом возрасте увидел «белый налив» наяву.
Но слово «Украина» вызывает у меня и другие, не пережитые мной воспоминания: после войны я узнал, что дядя Коля, как кадровый офицер, с первых же дней войны был на фронте, попал в сорок первом году в окружение, спасался на Украине у какой-то женщины и там у нее остался жить.
Да и тетя Нина с Сашей после войны поселились в Киеве, а о дальнейшей их судьбе я ничего не знаю.
Так вот о няньках.
Не все няньки меня жаловали, особенно после случая, когда мы решили с Сашей научиться курить. Мы вертели — это было, конечно, в отсутствие взрослых — в трубочку бумаги, зажигали их, дымили и потом засовывали под диван. Как мы не сожгли дом, Бог знает. Но потом это открылось, нас обоих отлупили, а мне надолго было запрещено у Саши бывать. Из этого можно сделать вывод, что заводилой в таких опасных играх был, наверное, я.