Автобус повернул на городскую улицу, засаженную сосенками, кое-где сидят в их тени жители с книжками в руках, курят, беседуют дружелюбно; хозяйки идут откуда-то с пластиковыми кошелками, авоськами, как в России. Вполне мирный вид у поселения, да только промелькнула вдруг, за окнами автобуса, песчаная площадка, на которой тесно, бок о бок, дежурят в полной готовности серые, под цвет пустыни, тяжелые танки, да две-три танкетки, на случай нередких здесь уличных беспорядков…
Приглушив мотор, шофер медленно сползал с пригорка в сам Хеврон — Дон Кихот в бронежилете поднял автомат, положил палец на спусковой крючок сразу же началась обшарпанная, узкая, горбатая, как спина верблюда, улочка. Повороты такой крутизны, что вывернуть из них могут разве что израильские шофера — как говорят, все бывшие танкисты.
— Хеврон, Махпела! — устало объявил шофер, и Юра заторопился к дверям.
Только что мелькали за окнами приземистые домишки-развалюхи, полусгнившие сараи, и вдруг будто сказочный град Китеж… Ушел автобус, обдав пылью с головы до ног, а Юра все еще стоял, глядя на выросшую, как из-под земли Махпелу — усыпальницу патриархов из красноватых, искусно отесанных камней песчаника. На крепости по углам вознеслись к небу «вышки»: сколько ни жил на Ближнем Востоке, все минареты виделись ему лагерными вышками. У каждого свои воспоминания… Небо белесое, раскаленное, на него смотреть больно. От камней — жар, воздух кругами плывет. Или у него, Юры, в глазах круги?
Махпела на склоне холма, царит над Хевроном, как Кремль. В одном из углов подымается наверх изгибом широкая каменная лестница с балюстрадой, выкрашенной светлее, праздничнее. На ней много арабов в белых накидках, сегодня пятница — день молитвы.
Махпела горделива для Хеврона и высока, в добрых четыре-пять этажей. Ее увеличивает еще и искусная кладка стен в виде плоских, горельефного типа «мавзолейных» колонн по всему периметру. Эта колоннада со всех сторон, среди узких и слепых каменных могильных «окон», звучит торжественным погребальным аккордом: гениальным замыслом создана. Сверху стен, правда, не крупные «кремлевские» зубчики, а помельче. Но это мощи уникального мавзолея не умаляет. Поначалу Юра решил, что похоронный аккорд в камне и есть сама усыпальница. Приглядевшись, понял, это лишь стены вокруг нее. Сам мавзолей, похоже, внутри, крыша чуть выступает над боковой стеной. Три с половиной тысячи лет могиле, купленной Авраамом. Стеной обнесли усыпальницу, наверное, куда позднее. Камень вовсе не с ложбинкой — времен Ирода, вассального царя иудейского, «преданого без лести»… римлянам. Дворик обнесен явно в наше время, камни обтесанные, как в еврейских поселениях.
В те запредельные века могилы патриархов и вождей, видно, и могли быть только такими. Либо пирамидой Хеопса. Либо Махпелой.
Не то выстрел где-то хлопнул, не то дверь рвануло. Ветрило здесь, на Аравийском полуострове, не дай Бог! Хамсины ураганные. Потому деревья у Махпелы кривые, а сучья как заломленные руки.
«Трудненько начиналась здесь жизнь…»
У входа взмокший полицейский в черном кепи. На плече автомат. Израильтянин. Юра попросил разрешения пройти. Из-за спины полицейского вдруг послышалось по русски: — Ты из наших, что ли?
Юра усмехнулся. — Из ваших, из ваших!
— Так давай сюда, мы тебе все расскажем! Володька! — крикнул он внутрь дворика, — снова по твою душу.
Тут же появился Володька, белокурый солдатик в мятой униформе и проволочных очках; винтовку, которую держал за дуло, забросил за спину.
Полицейский улыбнулся дружелюбно, и Юра двинулся вглубь двора за солдатом Володей, который принялся его расспрашивать: