Генерал — Крысолов ушел так же внезапно как и появился, едва выяснилось, что никакого серьезного «компромата» на Комитет Госбезопасности у Аксельрода не было. Одни «прозрения»… Перед уходом бросил бородатому арестованому в черной кипе вопрос. Тихим голосом, безукоризненно вежливо:
— Судя по документам, гражданин Юрий Аксельрод, вы надели кипу религиозного еврея в мордовском лагере 51-а. И не сняли ее, несмотря на сложности бытия… в Буре. Так сказать, вступили в открытую связь со своим Иеговой… Он что, вас околдовал? Или просто — нашей администрации в лоб с размаху? Мол, так вам, мусора блядские!..
Юра прищурился: «Ловушка?.. Его в самом деле что-то интересует?» Наконец, разлепил пересохшие губы:
— Не только, господин генерал, в лоб с размаху! Много чести. Я верую… Во что? Мой Бог, коль это вам любопытно, это искра еврейского гения. Она зажгла и монотеизм Моисея, и теорию относительности в голове Эйнштейна… Это искра воспламенила, не дает остыть, окаменеть нашей исторической памяти… — Помолчал, и, осознавая, что это может дорого ему стоить, все же не удержался: — Не вашей «Памяти», господин генерал, а нашей, человеческой, готовой откликнуться на любую беду…
Крысолов скривил губы в нервной усмешке:
— По нашим сведениям, вы вовлекли в исполнение обрядов и сокамерников. Стали как бы посланником Иеговы в лагере 51-а… — Закрыл один глаз, будто целился: — Коли так, гражданин Аксельрод, не решились выяснить у него, родного — премудрого, где он скрывался в войну, когда всех ваших изводили под корень?..
— В годы катастрофы? — холодно уточнил Юра.
— «Ка-та-стро-фы», — произнес Крысолов иронически, по слогам, — ну, пускай так, по вашему. — И с прорвавшимися вдруг бешенством и откровенной издевкой: — Где он был, ваш еврейский бог, во время еврейской катастрофы?.. Ау, гражданин Аксельрод?!.
… На другое утро конвойный доставил Юру к следователям, и «комсомолец» помоложе начал вкрадчиво, с интонацией Крысолова:
— Вы в лагере, гражданин Аксельрод, все историей увлекались… Древними персами, греками. За золотым руном поедете, вслед за их космонавтами?
— Аргонавтами, — машинально, по привычке педагога, поправил Юра, внутренне холодея: «Что они еще придумали»?
У второго «комсомольца», постарше, исторические петли молодого вызвали раздражение, и он рявкнул:
— Убирайся в свой Израиль, понял? И закроем дело. А нет-нет!.. Марийку? Кому она нужна! Пусть подает в ОВИР…
Юре дали на сборы одну неделю. Он заметался: «Качать права»? Рвать когти?» Сергея Адамовича в Москве не было. Да и что Адамыч, такой же зек, может посоветовать?.. Юра вылетел в Израиль на следующий день.
Когда «Эль-Аль» из Будапешта впервые доставил Юрия в аэропорт имени Бен Гуриона, его встретил сутулый, морщинистый, казалось, усохший старик, который сообщил, что его зовут Арье, или по русски Лев, он зек сталинских лет. Поздравляет его с приездом в Израиль от имени общества «Узники Сиона». Борода у старика была длиннющей, но реденькой и желтоватой, будто общипанной. Юра был тронут встречей. Длиннобородого Арье-Льва он воспринял, как благого вестника, израильского Черномора, общипанного, но доброго. Ведь, казалось бы, кому сейчас до него, Юры Аксельрода, дело?! Рядом горел в ночи Тель-Авив, отсвет пожара пробивал низкие зимние тучи, запах гари тянулся и сюда, в международный аэропорт… В Персидском заливе идет война, объяснили ему, Саддам Хусейн пытается сжечь евреев советскими «Скадами»…
— От советских ничего другого и не дождешься, — сообщил он Арье-Льву, получая в аэропорту свой первый подарок в Израиле — противогаз. У того сразу глаза потеплели: увидел, этот Юра — парень «свой в доску», никакими просоветскими слюнями его не обмажешь, и ввел в свой круг, где никого ни в чем убеждать не требовалось. Юра, как «свежачок», был интересен всем. Почти месяц бывшие узники возили его по еврейским поселениям Иудеи, показывали домашним и соседям, и те наперебой рассказывали ему, какой он счастливец. Когда они прибыли, из Воркуты да Норильска, в начале семидесятых, их оглушило непостижимое высокомерие и хамство чиновников, чуть ли не в каждом мисраде кричали на бывших россиян: «Зачем вы приехали?», «Вас никто не звал!», «Вы нам не нужны!»
Почему так? Что они, с цепи сорвались, чиновные исраэли? Испугались чего? Этого ни Арье-Лев, ни его друзья постичь не могли, вспоминали лишь, что газеты на русском были иногда газетами — вопленницами. Вопияли о невнимании к новичкам, о массовой безработице…