— Это рыба, — сказал я.
— Рыба?
Он повертел банку перед глазами. Я объяснил ему, что мы вовсе не ввозим в его страну инородное животное, что это пиранья из реки Сиапа и возвращается на родину, и вообще она дохлая. Таможенник недоверчиво выслушал меня и позвал коллегу. Я надул щеки, тряся головой. Говорил ведь Беатрисе, что не надо брать с собой пиранью, но она ответила, что рыба принесет нам счастье.
Второй таможенник открыл банку, сморщился. Сунул палец в формалин и поднес его к носу.
— Давайте, давайте, попробуйте! Нет, вы только посмотрите! Может, он еще плитку принесет и поджарит ее!
Пассажиры, которых я призывал в свидетели, отводили глаза, не хотели вмешиваться. Третий таможенник пришел с пипеткой, набрал туда формалина и исчез за занавеской. Два других принялись ругаться между собой по-испански, один тыкал пальцем в очередь, другой — в банку с рыбой. Я стоял, сложив руки на груди и вцепившись ногтями в собственные бицепсы.
— Все в порядке? — спросила меня Беатриса, появляясь перед стойкой.
Она послала таможенникам ослепительную улыбку, и те сразу примолкли, взяла банку и закрутила на ней крышку.
— Mio padre. Exploratore scientifico, muerto per cariba dell’rio Siapa. Recuerdo[23]. — объяснила она.
Таможенники кивнули, покоренные голубым видением в соломенной шляпке. Третий выглянул из-за занавески, сделал неопределенный жест рукой. Беатриса закрыла наши чемоданы, всучила их мне, и мы прошли.
— Ты что, по-испански с ними разговаривала?
— Не знаю. Надеюсь, что да. Recuerdo точно по-испански и означает «сувенир». Я видела это слово на стеклянном шарике, знаешь, есть такие встряхнешь, и идет снег. Но они меня поняли, и это главное.
— A cariba? — спросил я, делая заинтересованное лицо.
— Карибы, здесь так называют пираний. Прошу тебя, позвони в посольство. Вот номер. Я встретила кое-кого по дороге в туалет, и мне надо навести справки. Попросишь к телефону Аниту Мартен, скажешь, что от меня, все ей объяснишь и договоришься о встрече.
И Беатриса растворилась в толпе, оставив меня с чемоданами. Похоже, она хотела, чтобы я первым ввязался во всю эту историю. Я вспомнил ее рассказ о гимнотах, электрических угрях, которые могут убить человека одним разрядом. Индейцы, когда переходят реку со стадом, первыми посылают старых мулов и хромых лошадей, на них и набрасываются эти угри. Как только они разряжаются, все стадо переходит спокойно.
Я нашел телефон-автомат и набрал номер французского посольства. Секретарь сообщил мне, что Анита Мартен вышла на пенсию, и дал мне ее домашний адрес. В зале мрачный голос объявил посадку на рейс в Майями, и возбужденные люди побежали куда-то с чемоданами, мамаши волокли за собой детишек и, хныча, просили о чем-то сотрудниц аэропорта, те не соглашались, мотая головами. Прошла туристическая группа под предводительством гида, который на ходу пересчитывал подопечных по головам. Метиска, опершись на швабру, рассматривала свой передник.
Появилась Беатриса, таща за руку бородатого мужчину в зеленом комбинезоне.
— Все устроилось. Познакомься, это Анри Бараска из Марселя. Он согласен отвезти нас в Пуэрто-Аякучо.
— А где это? — спросил я недоверчиво.
— То, что нам нужно. А дальше разберемся.
— Мне дали адрес Аниты.
— Отлично, она нам больше не нужна.
И я остался дурак дураком со своим листочком. Парень радостно протянул мне руку. Беатриса взяла его под локоток, словно они давно знакомы. Я поплелся за ними к стойке, где он подписывал какие-то бумаги, а Беатриса тем временем беседовала на своем «испанском» со служащей. Я забрал проспекты, которые лежали на стойке, сунул их в карман и стал ждать объяснений.
— Ну вот, — радовался бородач, — можем лететь!
В конце концов я узнал, что он пилот вертолетной кампании, которая обслуживает геологов, ищущих уран в Амазонии. Вертолет доставили в разобранном виде на борту Боинга, теперь его собрали, и бородач улетает в Пуэрто-Аякучо, последний город, за которым начинаются джунгли и где его дожидаются остальные члены экипажа.
При слове «вертолет» мой желудок содрогнулся, и я, морщась, проглотил последнюю таблетку транзанина. Мы вышли из здания аэропорта по служебному коридору и попали сразу на взлетную полосу. Я спросил Беатрису, правда ли, что эта встреча была случайной, но она отмахнулась.
Вертолет был зеленым с белыми полосами, цифрами и надписью «Эли-Франс». Бородач усадил Беатрису, привязал ремнями, стараясь не помять костюм, пристроил ее соломенную шляпу. Я прекрасно понимал, что спокойно мог бы остаться на взлетной полосе вместе с чемоданами, помахав им вслед платочком. Бородач проверил приборы. Беатриса восхищалась ручками, циферблатами, цветом сидений. Я сидел сзади, теснясь среди коробок с оборудованием. В восторге от любознательности Беатрисы пилот пустился в объяснения, и мы еще не успели взлететь, а Беатриса была уже в курсе того, как работает ротор.
23
Мой отец. Ученый-исследователь, погиб от пираний на реке Сиапа. Сувенир.