Увидев Беатрису, она открыла рот и уронила фен. Сделала шаг вперед, как бы преграждая нам путь и… разрыдалась.
— Кто это? — спросил чей-то голос за ее спиной.
И коридоре появился мужчина — вылитая Беатриса, только постаревшая. Очки, голубые глаза, потерянный вид. Беатриса и ее отец смотрели друг на друга, застыв на месте. Фен сушил ковер, приминая ворс. Я больше не существовал. Медленно стал спускаться вниз по лестнице, никто не собирался меня задерживать. Толкнул входную дверь и вышел на площадь. Гремел гром, над стеклянными башнями плыли тучи. Люди, однако, шли не спеша, проезжали огромные машины, прямо на красный свет, не сигналя. Я снова взял такси и вернулся в гостиницу. Я не хотел ни о чем думать, пытаться понять — зачем? Конечно, какое-то объяснение всему этому должно быть, возможно, я узнаю его позднее. Единственное, что было для меня совершенно очевидно — нашим отношениям с Беатрисой пришел конец. Я ее потерял.
Добравшись до гостиницы, я сразу провалился в тяжелый сон. Проснулся от прикосновения ее губ, уже вечером. В полумраке комнаты мне показалось, что вид у нее сияющий. Она легла на кровать рядом со мной, взяла меня за руку и заговорила. Он так и не сумел забыть свою жену. Попытался уехать на Ориноко, сразу не получилось, тяготился одиночеством, но во Францию возвращаться не хотел. Анита взяла над ним опеку, сочувствовала ему, помогала, потом перевезла к себе. Устроила на работу в университетскую лабораторию. Когда Анита получила первое письмо от Беатрисы, она испугалась, что может его потерять. И написала Беатрисе, что он погиб, представив его тем самым путешественником, которым она помешала ему стать. А Беатриса решила завершить то дело, которое он никогда и не начинал. Узнав, что она сделала ради него, он, по ее словам, заплакал от радости. Забыл о том, что сам потерпел неудачу, что пятнадцать лет мучился угрызениями совести, и они все это время говорили об Ориноко, яномами, пути сассапириль. Он обнаружил, что его дочь знает гораздо больше его самого о том, чем он увлекался в молодости, что она побывала там, куда он не добрался. Потом они поговорили об Астрид и Жанне и поделились друг с другом, как те их растили.
— Ты даже не представляешь… Мы вспоминали обо всем об этом просто как брат и сестра. Я столько думала о нем, а он… О, Филипп, как это замечательно! Я просто возродилась, понимаешь?.. Как хорошо, что он уехал и я столько мечтала о нем, прежде чем мы с ним встретились! Наша совместная жизнь только начинается, нам столько надо рассказать друг другу!
— Ты своим позвонила? — спросил я.
Радость мгновенно померкла.
— Нет. Он… Он боится, понимаешь? Мы им напишем… завтра. Сегодня вечером я оставила его наедине с Анитой, он хотел… Да нет, ты, конечно, прав.
Она схватила телефонную трубку и попросила соединить ее с Парижем. Я смотрел на нее.
Это ведь благодаря ее отцу мы оказались вместе, вернее, благодаря его отсутствию. Я послужил как бы соединительным звеном между ними. Ради него она и выбрала меня тогда, на Друо, и потом разглядывала линии на моей руке. Ну и в результате именно я оказался в дураках.
— Нет, не могу! — голос у нее сорвался.
Беатриса сунула трубку мне, побежала в ванную. Я услышал гудки, помехи, потом голос Жанны совсем близко. Я назвался. Она сказала мне, что Астрид умерла, и замолчала. «Мы возвращаемся» — ответил я: другого ничего я сказать не мог. Повесил трубку. Беатриса вряд ли что-нибудь слышала, в ванной лилась вода. Я заглянул к ней в ванную и сказал, что не дозвонился. Она только что выбросила пиранью в унитаз, спустила воду, проследила, как та исчезает, кружась в потоке воды.
— Я снова поеду туда. Вместе с отцом. Я должна отнять его у Аниты. И мы найдем путь сассапариль.
Она положила руки мне на грудь, в глазах ее светилась нежность, но не ко мне.
— Пожалуйста, — шепнула она.
И я кивнул.
Она спала в моих объятьях, и все, что я говорил, отражалось на ее лице. Она улыбалась. На рассвете я потихоньку оделся и понял по ее дыханию, что она проснулась. Чемоданы я брать не стал, просто ушел.
Ночной дежурный окликнул меня, когда я проходил по холлу. Прижимая подбородком трубку, он что-то записал на листочке бумаге и протянул его мне. Я его не взял. Я знал, что она хочет мне сказать. И не хотел ошибиться.
Руасси показался пустынным и серым, в тишине слышался только гул траволаторов. Тележки с багажом, чемоданы на круге, окошечки, служащие — все мне казалось нереальным. Августовская жара, низкое небо, пустынные улицы. Я вышел из такси в Нейи, на углу бульвара Аржансон. Прошел несколько шагов под пожухшими листьями деревьев, нашел телефон-автомат, набрал номер. После нескольких гудков раздался щелчок: