И тут же, будто кто-то услышал мои мысли, сверху раздался вопль бабушки:
— Лера!!! Лера, ты где?!
Я выглянула из-под куста и увидела знакомую палку и исковерканный артритом родной башмак.
— Я здесь!!! Ба!!! Я здесь! — заорала я и, цепляясь за траву руками, выдергивая ее с корнями и песком, начала карабкаться наверх.
Сапоги
Когда мы вошли в номер, она сказала:
— Можно я не буду разуваться?
У нее были высокие кожаные сапоги. Я удивился.
— У меня неудачные ноги. Снизу и до колена, — пояснила она.
— Они лохматые и с копытами? — пошутил я.
— Нет. Просто некрасивые.
— Как хочешь. Меня трудно испугать.
— Дело не в тебе. Дело в том, что мне самой не нравится.
— Начинаю беспокоиться. Стоит ли мне раздеваться?
— У тебя все нормально, не беспокойся. Я видела фото.
Меня это насторожило. Не люблю долбанутых. Но уходить было поздно.
Мы разделись, и я ее поцеловал. Она ответила. Она хорошо целовалась.
Мы легли в постель.
— Никогда не лежал в постели с женщиной в сапогах, — сказал я.
— Значит, ты меня запомнишь.
Она села на меня, перекинув ногу. Не туда, куда обычно садятся женщины, а выше. На грудь. В сапогах она была похожа на наездницу.
— А кто тебе сказал, что у тебя некрасивые ноги?
— Никто. Я сама знаю.
Вранье. Я неплохо изучил женщин. Они составляли свое мнение о себе исключительно исходя из мнения мужчин. Если когда-либо кто-то из важных для нее мужчин восхитился чем-нибудь в ней, женщина свято верила в это до конца жизни. И наоборот.
— Отец? — спросил я.
— Ты психотерапевт?
— Близко.
— Муж психотерапевта?
Я засмеялся.
— Нет. Я консультант в компании, которая занимается…
Я не успел договорить.
Я все время думал — какие у нее ноги. Хотя я не отношусь к типу мужчин, для которых так уж важны ноги. Грудь и задница волнуют меня гораздо больше. С этим все было отлично. Со звуками тоже все было хорошо. Я аудиал, и мне это важно. Она хорошо звучала. Глубоко, низко.
Но секс был как работа, которая шла тяжело и плохо. Я подергался минут десять и скатился. Лежать и молчать было хорошо.
— Ты угадал, — сказала она. — Отец.
— Он говорил, что у тебя некрасивые ноги?
— Он говорил, что у меня его ноги. И часто жалел, что не мамины.
— Покажи мне.
— Что?
— Ноги.
— Зачем?
— Мне интересно, какие ноги у твоего отца.
Она усмехнулась:
— Нет.
— Через час мы разъедемся и, может, больше никогда не увидимся.
По ее лицу едва заметно скользнула грусть.
— Все равно нет.
— Тогда я сам сниму.
— Нет!
Я взял ее за тоненькое запястье и крепко прижал к кровати.
— Ты что?! — Она несильно шлепнула меня свободной рукой, я поймал ее и легко сжал ладонью оба запястья.
Она замерла с глазами полными ужаса.
Я прижал ее бедра и свободной рукой нащупал бегунок молнии. Она застонала. Я расстегнул молнию до конца и стянул один сапог. Потом быстро скинул второй. Снял чулки. Взял в руки ее маленькие, чуть потные ступни. Она вся вытянулась и зажмурила глаза.
Я поцеловал острые белые коленки и лег сверху.
Никогда не слышал, чтобы женщины так орали. Потом она затихла и прижалась ко мне как благодарный зверек. Я курил.
— Что ты молчишь?
— У тебя смешные ноги.
— Я предупреждала.
— У твоего отца наверняка хуже.
— Почему?
— Потому что он мудак.
— Ты его не знаешь.
— Достаточно того, что из-за него его дочь спит в сапогах.
— Я не сплю в сапогах!
— Спишь! Ты как кот в сапогах.
— Нет! — она схватила подушку и треснула меня по башке.
Она смеялась, забыв про комплексы. Она оживала.
Солнце пробивалось сквозь полосатые шторы гостиницы. Кровать, шкаф, комод были расставлены казенно, как в выставочном зале мебельного магазина.
— Хочешь кофе? — спросил я.
Я знал, что нарушаю сейчас негласное правило: такие знакомства не должны выходить за пределы номера. Она радостно кивнула.
— Внизу есть маленький кафетерий.
Она поспешно натянула белье, чулки, платье. Взяла в руки сапог.
— Надень тапочки, — я протянул ей белые типовые тапочки, которые выдавались постояльцам отеля.