— Я отойду, — сказала Анна.
— Куда?
— Схожу в парк. Тут очень красивый парк, а мы даже толком не погуляли.
— Только недолго. — Глеб взглянул на часы. — Через полчаса придет такси.
— Я вернусь раньше.
— Клянись, что ты никогда не уйдешь от меня насовсем, — сказал Глеб, закуривая.
— Клянусь.
Анна дошла до площади с красной телефонной будкой. Небольшая компания сидела за крайним столиком. Эти лица Анна уже видела. Здесь же, позавчера. Они как будто и не уходили. Анна вошла в телефонную будку и опустила два евро. Набрала номер. Автомат загудел, с лязгом проглотил евро, и на том конце раздался тихий голос мужа:
— Алло! …алло
— Это я, — сказала она.
— Ты где?
— Далеко. В Букове.
— Когда прилетаешь?
— Семнадцатого.
— Ты… возвращаешься? Тебя встречать?
— Да, — ответила она. — Встречай.
Счетчик секунд добежал до нуля и просил еще денег. Белая кошка перебежала площадь. Анна повесила трубку и пошла в парк. Рабочие сооружали сцену посреди поляны. Завтра здесь будет фермерский праздник. С розовыми поросятами и грудастыми немками, сдувающими пену с пива. А сейчас свет, разрезанный кронами деревьев, красиво лежал на траве. Узкая холодная река бежала под низким мостом. Анна взошла на мостик и посмотрела вниз. Трава на дне ручья клонилась, повторяя направление течения. Несколько форелей стояли в полоске света. На самом деле они плыли, но плыли против течения, шевеля хвостом и плавниками, и от этого, дрожа, стояли на месте.
Рабочие прошли мимо, с любопытством поглядев на нее. Анна порылась в кармане, достала мелкую желтую монетку и кинула в воду. Так делают, чтобы вернуться. Но Анна знала, что не вернется сюда. Монетка задела серую спину форели и пошла ко дну. Рыба стояла на месте и шевелила плавниками. Но Анна знала, что рыба плывет.
То самое облако
Санька открыла глаза и увидела склонившегося над ее животом прыщавого человека в белом халате. Человек поковырял чем-то, сел за стол и, откусив яблоко, начал писать. Санька видела, как двигается кусок яблока, оттопыривая угреватую, небритую щеку, и чувствовала жажду. Но жажда была только в голове и рождалась по прошлой привычке жить. Остальное тело лежало тяжело и неподвижно. Человек перестал писать, бросил огрызок в мусорную корзину и снова подошел к столу, на котором лежала Санька. В руке у человека что-то блестело. Белое, уверенно очерченное облако красовалось в окне. Саньке стало страшно, и она как маленькая прошептала про себя:
— Мама.
И вспомнила, что мамы не стало еще давнее, чем её, Саньки, потому что и Саньки, судя по бесцеремонности прыщавого в очках, тоже уже не было. На памятнике матери дата смерти была выбита с ошибкой. Санька знала, что это очень расстроило бы мать, которая во всем любила порядок, и все собиралась переделать цифру. Теперь ошибку исправить было некому.
Человек в халате снова что-то записал и щелкнул чайником. Его организм бодро жил, требуя питания. Санька вспомнила, как приезжала к матери на дачу и после московской своей непутевой жизни тоже никак не могла напитаться. Постаревшая мать стояла над ней и, наблюдая, как маленькая и худая как мальчишка Санька поглощает еду, с испуганной издевкой говорила:
— Солитер, что ли, у тебя.
Санька злилась и отпихивала тарелку, а мать говорила — ну что ты как маленькая — и снова пододвигала. Но Санька уже вставала из-за стола и шла за дом. Не от обиды, просто была уже сытая, и ей надо было позвонить Сергею. Ей всегда хотелось ему позвонить, почти в каждый момент. Сказать, что доехала, что в саду все цветет, а вечером цикады такие и звезды просто космос.
Се-рё-жа. Сер-гей. На работе — Сергей Сергеич. Санька говорила с ним шепотом из беседки. Туда не выходят окна, мать не слышит. Мать не любит Сергея Сергеича: он старше на пятнадцать лет, у него хорошая семья, трое детей и больная жена, которая почему-то прекрасно выглядит, и которую он не может бросить, потому что она никому больше не нужна. А Санька здоровая, молодая и нужна всем. Поэтому нужно немного потерпеть и подождать. Все это Санька по глупости выложила матери, когда только начиналась их любовь. Была уверена, что все изменится. Но прошло три года, и ничего не менялось. Менялась только мать, когда звонил Сергей Сергеич. И если что-то слышала — зло комментировала.
Они потом часами не разговаривали, но, когда темнело, садились за стол под яблоней и вместе пили чай.
Человек в халате открыл кран и долго шипел водой.
Санька стояла под душем. Струя воды криво била в стену и брызгала на потолок. Этот осыпавшийся потолок был предметом каждодневных ссор с матерью, которая ругалась, что Санька не смотрит, куда льет воду, и вся побелка отвалилась. И, судя по Санькиному выбору, мужчина, который все починит и отремонтирует, в их доме появится нескоро. Она так гундела и ругалась всегда, и Санька не любила мыться. И только когда Санька пришла с кладбища, встала под душ и поняла, что воду можно лить куда угодно: на пол, стены, потолок, она поняла, что у нее больше нет матери.