Потом Санька заболела. Ничего хорошего, но и не самое страшное, такую стадию в ее возрасте легко лечат. Только она почему-то не поправлялась и через полгода легла в больницу. Сергей Сергеич забегал к ней днем, между делами. Неловко сидел на стуле около кровати, натянуто улыбался. Она смотрела на его красивые руки с блестящим обручальным кольцом, что-то рассеянно отвечала, чувствуя, что не то чтобы перестала, но устала его любить. И что говорить им теперь не о чем, потому что все их разговоры были интересны внутри сильной и большой страсти. А теперь стали общим местом, вроде бесед о погоде и политике. Сергей Сергеич с облегчением почувствовал Санькин неинтерес к нему и забегал все реже, но заботился материально, регулярно переводя деньги на карточку и разговаривая с врачами. Санька писала ему коротенькие «огромное спасибо». Иногда она задумывалась — хотела ли бы она написать что-то еще, и с удивлением обнаруживала, что написать было совершенно нечего.
И теперь, на блестящем металлическом столе, Саньке было совершенно нечего сказать Сергею Сергеевичу.
Вспомнился один августовский вечер. Как они с матерью, опять переругавшись из-за Сергея и Санькиной непутевой жизни, мрачно пили чай под яблоней. Луна была такая большая и яркая, что деревья отбрасывали тени. Облака лежали на небе как мозаика из слоновой кости и их, будто умело проведенный рукой художника, перечеркивал след от пролетевшего самолета. Санька смотрела на эту красоту, и жизнь казалась ей простой и легко разрешимой.
— Во сколько ты завтра выезжаешь? — спросила мать.
— Часов в семь.
— Я тебе там рагу в банку налила и блинчиков положу. Как приедешь — сразу выгрузи в холодильник.
— О’кей.
— На следующие выходные приедешь? У бабушки день рожденья.
— Не могу, мам. Мы с Сергеем уже договорились.
Мать замолчала, но видно было, что сказала она не всё, и что в молчании осталось то, что Санька заранее знает и не хочет слышать. Санька встала, звякнув ложкой, и пошла к своему, отдельному входу в дом.
— Угробит он тебя, Саша, — сказала мать.
— Мам, не начинай.
— А что кружку на столе бросила?
Санька молча забрала кружку и поднялась на крыльцо.
— Посмотри, облако какое чуднóе, — сказала мать, желая удержать Саньку, поговорить еще, но Санька, буркнув что-то в ответ, захлопнула дверь.
А мать еще долго сидела, сгорбившись, за столом, пока не стало совсем холодно. Санька видела в окно ее силуэт, но не нашла сил подойти, потому что злилась. Утром Санька уехала и говорила с матерью по телефону коротко и раздраженно.
Человек орудовал над Санькой, а над его плоской макушкой как специально повисло то самое облако, проколотое самолетным следом. Саньке вдруг стало до страшного понятно, что тот вечер испорчен навсегда. Как будто маленький и ласковый Бог стоял тогда над ними, но они его не признали и разбрелись по комнатам, злые и чужие. И если бы можно было повернуть назад, Санька бы вернулась к столу, обняла мать за плечи. И сказала, что облако чудесное, что оно совершенно удивительное, что она никогда в жизни не видела такого и хрен с ним, с этим хитрожопым Сергеем Сергеевичем, и что она приедет и в следующие выходные и будет здесь с матерью пить чай под яблоней и смотреть в небо. Потому что это и есть счастье.
Санька глубоко выдохнула и умерла навсегда.
Человек в халате, словно что-то почувствовав, поднял голову и внимательно посмотрел Саньке в лицо. Потом пошел в свой угол, сел к столу, но вместо того, чтобы писать, уставился в окно. Большая, нездешняя луна висела над шестым патологоанатомическим корпусом, и деревья отбрасывали длинные тени, как будто день еще продолжался.
Часть II
Кино
Жена пришла под утро и принялась уютно громыхать посудой на кухне. Вязов лежал в своей комнате и слушал, как зажглась газовая конфорка, закипел чайник, полилась вода. Ложечка нежно зазвякала в чашке. Жена пила кофе.
Вязов не спал почти всю ночь, и теперь эти звуки убаюкивали его. Как когда-то давно в больнице, куда его положили, чтоб удалить какой-то отросток на ухе. Голодный, так как перед операцией сказали не есть, он лежал под боком у мамы, и ему было страшно и интересно. А по коридору проносили инструменты в металлических коробочках, катили кого-то на каталке, уборщица терла шваброй пол и шумно отжимала в ведро тряпку.