Затем следовал список организаций, имевших отношение к системе образования, а также различных благотворительных учреждений.
Одним из опекунов назывался Джером Л. Кемпбелл, именно ему завещатель доверял больше других. В случае его смерти, прежде чем фонд будут ликвидировать, его место должен был занять дублер, имя которого называлось. В случае смерти дублера называлась следующая замена.
Из газетных вырезок я понял, что Кемпбелл был банкиром, а оба его дублера — адвокатами.
Я вернулся к письменному столу Марлин, которая в это время разговаривала по телефону с каким-то репортером из газеты. Разговор был, видимо, забавным, она смеялась, пока разговаривала, и чертила указательным пальцем игривые завитушки на поверхности стола.
Зайдя к ней за спину, я нажал пальцем на рычаг телефона.
В гневе Марлин обернулась ко мне, ее лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от моего, но гнев внезапно погас, и она протянула ко мне свои губки. Я наклонился и поцеловал ее. Это был всего второй поцелуй в нашей жизни. Поцелуй — это все, чего можно ждать от рыжеволосых девушек.
Когда Марлин оторвала свои губы от моих, она тут же с негодованием заявила:
— Я бы очень хотела поверить, что ты разъединил телефон, чтобы меня поцеловать, но интуиция мне подсказывает, что тебе нужны другие вырезки и ты не мог дождаться, пока я закончу говорить.
— Джером Л. Кемпбелл… — проговорил я.
— Настоящий джентльмен, по крайней мере, солгал бы, — с упреком сказала Марлин.
Она дала мне легкую пощечину, исчезла в комнате, где стояли файлы с информацией, и тут же вернулась с нужным конвертом в руках.
В конверте ничего ценного не оказалось, просто вырезки из различных газет, рассказывающие о человеке, имя которого было более или менее известно в финансовых кругах.
Кемпбелл произносит речь на конференции банкиров, Кемпбелл читает приветственный адрес на деловой конвенции, Кемпбелл — член жюри в дебатах двух колледжей…
Я взял его адрес и вернул конверт Марлин. В этот момент вбежал один из известных газетных репортеров, и Марлин пришлось долго танцевать вокруг него. Я видел, что она хочет хоть на секунду отвлечься, чтобы поговорить со мной, прежде чем я уйду, но тот так и не дал ей такой возможности.
Я тотчас поехал по адресу й сказал секретарю, что хочу видеть Джерома Кемпбелла по делу о наследстве Гейджа. Начался небольшой телефонный перезвон, но потом мне все-таки позволили войти в его кабинет.
Кемпбелл оказался крупным мужчиной с холодным и честным взглядом. Похоже, это было для него привычным делом — изображать искренность с широко распахнутыми глазами. Когда он говорил, то разводил руки как бы в стороны для подтверждения своих слов. Похоже, с годами он набирал вес; и теперь смотрел на меня с видом большого мужчины, презирающего таких маленьких, как я, ростом всего каких-то пяти футов шести дюймов и весом не более ста тридцати пяти фунтов.
— Мистер Лэм, — произнес он мое имя, будто объявлял имя собаки, представляя ее на собачьем шоу.
— Я хочу поговорить с вами об имуществе Гейджа и его фонде опеки.
— Что именно вас интересует?
— Хочу узнать историю этого дела.
— Вы газетный репортер?
— Точнее будет сказать, я на вольных хлебах. А сейчас пришел из газеты «Трибюн». Я изучил дело в их архиве, собрал всю информацию об этом человеке.
— Тогда что же вам надо от меня, если вы уже собрали всю информацию?
— Согласно документам, Эмосу Гейджу должно исполниться тридцать пять лет двадцать пятого числа этого месяца. Что тогда станет с фондом?
— С фондом ничего не случится, — холодно промолвил Кемпбелл.
— Вы готовы его закрыть?
— Почему же? Должны быть выполнены определенные условия, а они еще не все соответствуют завещанию.
— Какие условия?
— Условия опеки. По моим данным, Эмос Гейдж сейчас может находиться в какой-нибудь тюрьме.
— И вы не намерены выплачивать деньги в том случае, если он в заключении?
— Вы же познакомились с правилами фонда опеки, — сказал он.
Я кивнул.
— Если он в тюрьме, то весь фонд будет передан различным благотворительным учреждениям. Должен вам сказать, мистер Лэм, что если вы желаете описать данную ситуацию, то я, конечно, одобряю ее с точки зрения разрушающего действия алкоголя на человеческую личность. Я не выдаю секрета, говоря о том, что Эмос Гейдж пьяница. Его дядя знал об этом и резко его осуждал.