Я обождал, прислушиваясь к его дыханию.
— И вот что я тебе посоветую: включи-ка телевизор и послушай рекламу — несколько фирм предложат тебе хорошие таблетки для прочистки бронхов, чтоб ты так не хрипел и не сипел. Ты ведь чухаешь, как старый паровоз с прохудившимися клапанами. Правда, я допускаю, что это часть циркового представления, которое ты разыгрываешь. Стоишь перед зеркалом, напустив на себя зловещий вид, дышишь сквозь зубы и думаешь:
«Ох и здорово же я напугал эту бабенку!»
Я рассмеялся.
Дыхание еще секунду-другую продолжалось, затем трубку на том конце провода положили.
— Он положил трубку? — спросила Мэрилин, увидев, что я кладу трубку на рычаги аппарата.
Я утвердительно кивнул и, не выключая магнитофона, набрал УЛ 3—1212 — «Службу времени». Через несколько секунд женский голос объявил: «Время — 5 часов 17 минут 10 секунд». Затем пауза и: «Время — 5 часов 17 минут 20 секунд…»
Я положил трубку, отключил магнитофон и точно поставил часы.
— Зачем вам это? — спросила Мэрилин.
— Вы имеете в виду подключение магнитофона?
— Зачем вы фиксируете время?
— Изучаю периодичность звонков и время, когда звонят. Так можно кое-что узнать.
— Не понимаю, — сказала она.
— Обычная полицейская процедура. В случае, допустим, серии ограблений полиция втыкает в карту булавки, обозначая места преступлений. Причем используют булавки с головками разного цвета, обозначающими разное время суток, затем изучают скопление булавок по месту и времени, и таким образом проясняются кое-какие привычки преступников.
— Но я не вижу, в чем фактор времени может здесь помочь.
— Мы получили записанный на пленку хронометраж тяжелого дыхания, это тоже может пригодиться. А как насчет обеда?
— Я вас угощаю, — сказала она. — У меня есть деньги на расходы. Или вы, быть может, предпочитаете, чтобы я передала деньги вам и для вида счет будете оплачивать вы?
— Платите вы, — сказал я. — Пусть расходы пойдут на ваш счет, а не на мой. Моя партнерша весьма чувствительна ко всему, что касается денежных счетов. Она придет к девяти вечера. Мы к тому времени уже вернемся или давайте позвоним ей и предложим присоединиться к нам и пообедать вместе.
— Нет, я хочу поесть пораньше, — сказала она. — Но тут есть одно обстоятельство… Один, так сказать, щекотливый вопрос. Мне бы хотелось принять душ и переодеться.
— Там у вас спальня? — спросил я, указывая взглядом на дверь.
— Да.
— А ванная не там?
— Там.
— А другого выхода из ванной нет?
— Нет.
— Ну, идите принимайте душ, — сказал я. — Дверь оставьте открытой, я не буду смотреть, но в случае беды услышу ваш крик. Кроме того, отсюда я могу проследить, чтоб никто не взобрался по пожарной лестнице и не влез в окно.
— Таких опасных происшествий здесь никогда не бывало. Звонки и письма — больше ничего.
— Номы не можем рассчитывать, что и дальше они этим ограничатся, — сказал я. — Я ваш телохранитель.
— Понятно. Я — тело, вы — его хранитель.
— Приблизительно так оно и есть.
— Звучит весьма интимно, — сказала она. — Мне кажется… Да, впрочем, я уже как-то привыкла к этому, и мне даже начинает нравиться… Я чувствовала себя такой одинокой и изолированной, а вот теперь здесь вы, и я… Теперь у меня такое чувство, что вы — надежный, уверенный в себе мужчина и знаете, что делаете.
— Благодарю.
— Что собой представляет ваша партнерша? Она симпатичная женщина?
— Нет.
— Не симпатичная? — удивленно переспросила Мэрилин.
— Берта отнюдь не стремится произвести приятное впечатление.
— А к чему она стремится?
— К делу, к результату и наличным.
— Сколько ей лет?
— Где-то около шестидесяти, возможно, пятьдесят пять.
— Толстая?
— Как рулон колючей проволоки.
— Физически сильная?
— Как бык.
— Скажите, Дональд, вы ей нравитесь?
— Иногда мне кажется, что-то такое есть, — сказал я. — А иногда я думаю, что она меня ненавидит всеми фибрами души. Я довожу ее до бешенства.
— Почему же, Дональд?
— Потому что у нее своя колея рассуждений и она норовит и меня затащить туда же, а я по чужой колее ездить не намерен.
— У вас интересная, образная манера выражать свою мысль. Мне это начинает нравиться. Вообще, я сегодня чувствую себя намного лучше.
— Давайте двигайте под душ, — сказал я.
Через четверть часа телефон снова зазвонил.
— Что будем делать? — громко спросил я. — Хотите, я подойду?
— Бога ради, не надо, — откликнулась она из ванной. — Если это моя мама — и вдруг ей отвечает мужчина!.. Мне придется ей долго объяснять, кто да почему.
Не подходите, я сама отвечу.
Телефон продолжал названивать. Я услышал шлепанье босых ног, затем она проскользнула мимо меня, наспех закутанная до подбородка в махровую простыню. Правой рукой она придерживала простыню, а левой подняла трубку.
— Алло! — сказала она, и я увидел, как она одеревенела, а затем кивнула мне.
Я подошел, и она передала мне трубку. Я включил магнитофон. С другого конца провода донеслось тяжелое дыхание. Иных звуков не было.
Я сказал:
— Ты что-то зачастил сегодня, а? Как твои бронхи? Я вижу, что в тот раз я задел тебя за живое и ты жаждешь реванша. Но тебе смелости не хватает действовать в открытую, вот ты опять и взялся за свои любительские телефонные фокусы.
Мэрилин Чилан стояла рядом со мной, совершенно зачарованная моими монологами. Забыв о своем более чем скудном наряде, она глядела, как крутится бобина с пленкой. Я держал магнитофон в режиме громкой записи, поэтому она могла слышать все, что идет с телефона на пленку.
Я продолжал:
— Одно дело — пугать женщин детской чепухой, и совсем другое, когда против тебя — мужчина. Ну, почему же ты не действуешь открыто, трусливая крыса? А может, ты вообще баба, одна из тех отчаявшихся тварей, которой Господь не дал нормальной половой жизни? Или у тебя никогда не было мужика, достойного этого названия, оттого ты и рехнулась от зависти к нормальным бабам, которые спят с мужиками? Ты из тех или из этих?
В трубке раздался мужской голос:
— Ну, ты ловкач, ну, сукин сын! Погоди, я еще с тобой расправлюсь, я тебе…
На том конце провода швырнули трубку.
Я набрал номер «Службы времени».
Девичий голос произнес: «6 часов 5 минут 40 секунд. 6 часов 5 минут 50 секунд…»
Я положил трубку и отключил магнитофон.
— Все в порядке, Мэрилин, — сказал я. — Мы теперь знаем, что он — мужчина, и знаем, что он обидчив. Не выдерживает, когда его слишком подкалывают.
Она стояла рядом, глядя на меня большими, округлившимися глазами.
— Дональд, вы — чудо! Просто чудо…
Вдруг она спохватилась, увидев, что махровая простыня на ней разошлась, подхватила ее обеими руками и, вскрикнув: «О Боже!» — унеслась обратно в ванную.
Я сверил свои часы с сигналом службы времени — разница была в пределах двух секунд.
Мы пошли обедать. Когда в 8.45 мы вернулись, нас ждало под дверью заказное письмо «с вручением адресату».
Я посмотрел его на свет и убедился, что там опять наклеены угрозы, составленные из вырезанных газетных букв.
— Распечатывать не будем, — сказал я.
— Не вскроем? Почему? — спросила Мэрилин.
— А зачем? Мы и так знаем, что в нем.
— Я знаю, но все же хочется посмотреть. А вдруг вы найдете в нем какой-нибудь ключик ко всему этому делу?
— Нет, нет нужды. Когда мы вычислим этого гада, мы привлечем его к суду за использование почты с целью рассылки угрожающих писем. Бели же мы вскроем конверт сейчас, он сможет заявить, что мы сами себе посылали пустые конверты, а потом вкладывали в них наши собственные угрожающие послания, чтобы свалить это дело на него. Поэтому одно письмо мы нарочно оставим в том виде, в каком оно прошло через почту, — запечатанное, проштемпелеванное, с погашенной маркой и штампом «заказное с вручением адресату».