Там же на пожаре я услышал полулегенду-полубайку о том, что пожары, начавшиеся от молнии, очень трудно тушатся. Их будто бы обычная вода по-настоящему и не берет. Говорили даже, что они поддаются тушению, если обливать пламя и огненные бревна молоком от коровы. Да и то, мол, для этих целей годится молоко только от коров черной масти. Это, была, конечно, шутка. Я, грешным делом, зная всех коров нашей деревни (приходилось их время от времени пасти в порядке очередности), сокрушался, что в нашем табуне не было ни одной коровы с черной шерстью.
Пожар, слава Богу, не перекинулся тогда на соседние избушки: возможно, ливень был на стороне людей тоже. К тому же не было сильного ветра. Но деревня наша много лет жила после под его впечатлением. Стали еще больше реально бояться грозы, особенно в ночное время.
Наша бабушка непременно будила нас ночью, как только собиралась гроза. Подниматься с постели нам не хотелось, и мы не понимали, зачем надо это делать. Когда мы повзрослели, она объяснила, что спящими мы могли сгореть, если попадет в дом молния и бабушку вдруг молния первой убьет. Так трогательно она переживала и заботилась о нас в каждую минуту своей жизни!
Неизгладимый след оставил тот деревенский пожар в моей душе. С оттенком грусти и неизбывной горечи я вспоминаю при этом слова А. И. Герцена, сказанные им когда-то: «В пожаре есть что-то революционное: огонь смеется над собственностью, нивелируя состояния…».
Мне думается, что вот такой нивелировки уж, конечно, никто не желает.
«Шведский стол» на двоих
Рыбалку с лодки я не очень люблю. Мне больше нравится забрасывать удочку или закидушку с берега и постоянно чувствовать под ногами земную твердь. Тем не менее иногда выплываю на старенькой резиновой лодке на середину какого-нибудь озерца и караулю там окуней, линей и сорожек. Вот и на этот раз я отплыл от берега Пионерского озера и бросил якорь в самом глубоком месте. Клевало плохо. Я менял время от времени насадку, подбирая самую лакомую для капризной рыбки. С воды приятно разглядывать берега, любоваться живописным лесом со стороны Красного Ключа, отдаленными в синеватом мареве кручами на противоположном берегу Камы и красивыми домиками пробудиловских садоводов.
Неожиданно я заметил приближающийся к лодке длинный след на воде, тянувшийся со стороны леса. Как и подумалось, это был уж – отменный пловец. Плавают ужи удивительно легко и просто, как, впрочем, и ползают тоже: извиваясь всем телом и особенно чудным хвостом. Когда уж плывет, головенку он держит горизонтально, подняв чуть-чуть над водой то ли на уровне шеи, то ли на части туловища. При этом хвост заменяет ему и мотор, и весла, и плавники, и руль. Удивительное создание мудрой природы! «Минует лодку или заплывет в гости?» – мелькнуло у меня в голове. Уж был совсем рядом и, коснувшись низкого бортика, мастерски вполз в мою лодчонку. Некоторое время он поласкал меня своими глазенками, как бы гадая: выдворяться ему или нет. Не заметив в моей позе ничего угрожающего и агрессивного, уж принялся, как положено в гостях, за трапезу. Он быстро слизал ползающих по сырому дну лодки нескольких дождевых червей, подобрал парочку слизней, приготовленных мною для насадки на крючок, и затем вопросительно посмотрел в мою сторону. Я насыпал на дно лодки немного перловой каши, сдобренной анисом и подсолнечным маслом. Уж с завидным аппетитом собрал все до зернышка. После этого, немножко понежившись, он подполз к моей руке и ласково коснулся ее своим теплым тельцем. Я как давнего знакомого погладил его. Будь у ужа руки, думаю, он бы крепко пожал мою руку в знак благодарности за короткий отдых, за «шведский стол», за радушие и гостеприимство. Уж пристально, не моргая, поглядел мне прямо в глаза, всем видом своим выражая удовольствие. Затем он тихонько сполз в воду и опять поплыл в сторону пробудиловских дач. А я, любуясь, все смотрел ему вслед. Вскоре я заметил еще один след на воде, идущий со стороны леса. Все было так же: те же естественные бесшумные движения, в такой же позе такая же голова с характерной желтой полоской на ней и тот же маршрут. Я стал уже готовиться к приему еще одного гостя. Но что это: уж по дуге стал огибать мое утлое суденышко, подчеркивая, что не нуждается в отдыхе. И действительно, он так и поступил: не причаливая к моему борту, он, извиваясь, поплыл дальше. Я же задумался: почему этот уж повел себя по-другому? Возможно, он ошибочно принял меня за врага. А может быть, в отличие от первого, он был сыт и не нуждался в промежуточном отдыхе и соблазнительной трапезе. Однако это лишь мои догадки. Истинную причину такого поведения знает только сам уж. Как и в первом случае я, долго любуясь, проводил его глазами до самого берега.