Ответив мужу, что шла за водою, тетка Анна хотела пройти мимо, но Глеб загородил ей дорогу.
- Вижу, за водой, - сказал он, посмеиваясь, - вижу. Ну, а сноха-то что ж? А? Лежит тем временем да проклажается, нет-нет да поохает!.. Оно что говорить: вестимо, жаль сердечную!.. Ну, жаль не жаль, а придется ей нынче самой зачерпнуть водицы... Поставь ведра, пойдем: надо с тобой слова два перемолвить.
Сказав это, рыбак направился к задним воротам, выходившим за огород. Старуха поставила ведра и не без некоторого смущения последовала за мужем.
- Вот что. - начал он, когда оба они очутились в проулке и ворота были заперты, - что ты на это скажешь: отпустить нам Петрушку али нет, не отпущать?
- Как знаешь, твоя воля, - отвечала жена, обнаруживая удивление в каждой черте добродушного лица своего.
Первый раз в жизни Глеб обращался к ней за советом; но это обстоятельство еще сильнее возбудило внутреннюю досаду старушки: она предвидела, что все это делается неспроста, что тут, верно, таится какой-нибудь лукавый замысел.
- Сдается мне, отпускать его незачем, - сказал Глеб, устремляя пытливый взгляд на жену, которая стояла понуря голову и глядела в землю, - проку никакого из этого не будет - только что вот набалуется... Ну, что ж ты стоишь? Говори!
- Что мне говорить, - возразила Анна, знавшая наперед: что бы она ни сказала, муж все-таки поставит на своем.
- Он, может статься, говорил тебе об этом. "Поди, мол, отца попроси!" Либо другое что сказал?
- Словечка не промолвил.
Глеб недоверчиво покосился на старуху.
- По-моему, - вымолвил он, произнося каждое слово с какою-то особенною выдержкою, - пусть лучше дома живет... Ась?
Глеб знал, что мать и дети ничего не таят друг от дружки: выпытывая мнение жены - мнение, до которого ему не было никакой нужды, он думал найти в нем прямой отголосок мыслей Петра; но, не успев в этом, он тотчас же перешел к другому предмету.
- Не видала ли ты нынче Акима? - спросил он неожиданно.
- Нет, не видала.
- Должно быть, спит еще. Ну, пущай его, пущай понежится; встанет, смотри, покорми его.
Старушка подняла голову; но лицо ее, на минуту оживившееся, снова приняло недовольное выражение, когда муж прибавил:
- А там пущай идет, куда путь лежит... Вишь, что забрал в голову: возьми его в работники!
- Не знаю, с чего так не полюбился, - пробормотала Анна, обращая, по-видимому, все свое внимание на щепки, валявшиеся подле плетня.
- Пес ли в нем! - продолжал Глеб, не отрывая от жены зоркого взгляда.
- Да что ты, в самом-то деле, глупую, что ли, нашел какую? нетерпеливо сказала она. - Вечор сам говорил: не чаял я в нем такого проку! Вчера всем был хорош, а ноне никуда не годится!.. Что ты, в самом-то деле, вертишь меня... Что я тебе! - заключила она, окончательно выходя из терпения.
Глеб не спускал с нее глаз и только посмеивался в бороду.
- Так как же, стало, по-твоему, надо взять его? - сказал он.
Тетушка Анна замялась.
- Что ж, не худой он человек какой, - проговорила она смягченным голосом, - ни табашник какой, ни пьяница.
- Главное дело, потому отказать ему как словно не приходится: сродни он нам - вот что! - заметил муж, лукаво прищуриваясь.
- Вестимо, не чужак! - поспешила присовокупить старушка.
- Так-то, так! Я и сам об этом думаю: родня не малая; когда у моей бабки кокошник горел, его дедушка пришел да руки погрел... Эх ты, сердечная! - прибавил, смеясь, рыбак. - Сватьев не оберешься, свояков не огребешься - мало ли на свете всякой шушеры! Всех их в дом пущать - жирно будет!
В ответ на это тетушка Анна только плюнула.
- Ну, так как же, по-твоему, стало, и мальчишку надо взять, а? продолжал допытывать Глеб.
- Да что я, в самом деле, за дура тебе досталась? - воскликнула Анна. Что ты умом-то раскидываешь, словно перед махонькой!
- Куды ты? Полно, погоди, постой, - сказал рыбак, удерживая за руку жену, которая бросилась к воротам, - постой! Ну, старуха, - промолвил он, вижу: хочется тебе, добре хочется пристроить к месту своего сродственника!
- Ничего мне не надыть! Ничего не хочу! Тьфу! - возразила она, порываясь к воротам.
- Полно же, ну! - вымолвил муж, переменив вдруг голос. - Посмеялся и шабаш! Так уж и быть: будь по-твоему! Пущай оба остаются! Мотри только, не говори об этом до поры до времени... Слышь?
Старуха взглянула на мужа и тотчас же перестала волноваться: видно было, что с последними словами Глеба у ней разошлось сердце.
- Смотри же, ни полсловечка; смекай да послушивай, а лишнего не болтай... Узнаю, худо будет!.. Эге-ге! - промолвил он, делая несколько шагов к ближнему углу избы, из-за которого сверкнули вдруг первые лучи солнца. Вот уж и солнышко! Что ж они, в самом деле, долго проклажаются? Ступай, буди их. А я пойду покуда до берега: на лодки погляжу... Что ж ты стала? спросил Глеб, видя, что жена не трогалась с места и переминалась с ноги на ногу.
- Ну, что ты в самом деле умом-то раскидываешь? - промолвила она полуворчливо-полуласково. - Ты говори толком... Ну, что, в самом деле...
Глеб раскрыл удивленные глаза.
- Вестимо, толком говори, - продолжала жена, - слушаешь, слушаешь, в толк не возьмешь... вертит тебя только знает!.. Ты толком скажи: возьмешь, что ли, их в дом-от?
- Эк ее!.. Фу ты, дура баба!.. Чего ж тебе еще? сказал возьму, стало тому и быть... А я думал, и не весть что ей втемяшилось... Ступай...
На этот раз тетушка Анна не заставила себе повторить и, отворив ворота, поспешно заковыляла в избу.
В сенях она наткнулась на дядю Акима и его мальчика. Заслышав шаги, дядя Аким поспешил скорчить лицо и принять жалкую, униженную позу; при виде родственницы он, однако ж, ободрился, кивнул головою по направлению к выходной двери и вопросительно приподнял общипанные свои брови.
В ответ на это старушка заморгала глазами, погрозила пальцем и выглянула на двор; после чего она подошла к родственнику и сказала шепотом:
- Остаешься, Акимушка!
- Что ты, матушка?
- Ей-богу, право! Сам сказал; сначала-то уж он и так, и сяк, путал, путал... Сам знаешь он какой: и в толк не возьмешь, так тебя и дурит; а апосля сам сказал: оставлю его, говорит, пускай живет!
Во время этого объяснения лукавые глаза Гришки быстро перебегали от отца к тетке Анне; с последними словами старушки испуг изобразился в каждой черте плутовского лица; он ухватил дядю Акима за рукав и принялся дергать его изо всей мочи.
- Смотри только, Акимушка, - продолжала между тем старушка, - смотри, в работе-то не плошай, касатик.
- Буду, матушка, буду! Я ли когда на печи лежал, я ли...
- Ну, то-то, родимый, то-то; с тем, говорит, и беру, коли работать станет!.. Сам знаешь, человек он крепкий: что сказал, от того не отступится.
- Знаю, матушка, все знаю... Ах, ты, касатушка ты наша!.. Родная ты наша! Как нам за тебя бога молить?.. Ах!.. Что ты, Гришутка? Что на рукаве-то виснешь... Вишь его, озорник! Оставь, говорят! - заключил Аким, поворачиваясь неожиданно к парнишке.
- Пойдем! Пойдем! Не хочу я здесь оставаться! - заговорил мальчик, принимаясь теребить еще пуще рукав Акима и обнаруживая при этом столько же азарта, сколько страха.