— Ты что, не дашь денег, чтобы я уже пошел? — спросил он.
— Погоди. Сначала ответь на вопрос: что тебе сделал брат? Мне правда нужно знать. Очень.
— Ничего! — вскричал Икенна. — Ничего, мама, со мной все хорошо. Просто дай деньги, и я пойду.
— Я не о тебе спрашиваю, а о том, как ты с братом обращаешься. Взгляни, что у Боджи с губой. — Она указала на лицо Боджи, хотя губа у него почти зажила. — Посмотри, что ты с ним сделал. Разве можно так с родным братом?!
— Давай уже деньги, и я пойду! — взревел Икенна, выпрастывая руку.
Однако мать невозмутимо заговорила одновременно с ним, словно соревнуясь. Два потока слов смешались, переплелись:
— Nwanne gi ye mu n hulu ego nwa anra ih nhulu ka mu ga ba — родным братом — дай сюда — который сосал — деньги — ту же грудь — и я уже — что и ты — пойду!
— Давай сюда, и я пойду! — кричал, еще сильнее повышая голос, Икенна. Реплики матери, которые, казалось, цеплялись за его слова, приводили его во все большее бешенство. Мать же отвечала, тихо поцыкивая и размеренно качая головой.
— Просто дай деньги, я хочу пойти один, — немного спокойнее произнес Икенна. — Прошу тебя, пожалуйста, просто дай мне деньги.
— Да поразит твои уста гром, Икенна! Chinekem eh! Боже мой! С каких пор ты мне перечишь, а, Икенна?
— Что я еще не так сделал? — прокричал Икенна и бешено затопал ногами в знак протеста. — В чем дело? Чего ты ко мне придираешься? Что я тебе сделал, женщина? Почему ты не оставишь меня в покое?
«Женщина». Всех нас — как и мать — такое обращение к ней потрясло.
— Икенна, ты ли это? — подавленно спросила мать, тыча в него указательным пальцем. — Ты ли это — селезень, что хлопает крыльями, точно петух? Ты ли это? — Но не успела она договорить, как Икенна развернулся и направился к двери. Увидев, как он открывает ее, мать щелкнула пальцами и крикнула ему вслед: — Вот погоди, позвонит твой отец — и я расскажу ему, во что ты превратился. Даже не сомневайся, пусть только он приедет.
Икенна зашипел и — демонстрируя невиданные доселе в нашем доме непослушание и наглость — вылетел из дому, хлопнув дверью. И, словно завершая сцену, снаружи раздался бешеный рев клаксона. Когда он наконец умолк, в ушах у меня еще звенело эхо, усиливая впечатление от вызывающего поступка Икенны. Мать опустилась в одно из кресел. Потрясение и гнев крепче стиснули ей сердце, она что-то обреченно бормотала себе под нос, сжав на груди руки.
— Он отрастил рога. Икенна себе рога отрастил.
Ее отчаяние потрясло меня. Казалось, некая любимая часть ее тела, которой она всегда спокойно касалась, вдруг ощетинилась иглами, и мать, пытаясь дотронуться до нее, ранилась о них до крови.
— Мама, — позвал Обембе.
— А, Nnam — мой отец, — ответила мать.
— Дай деньги мне, — сказал Обембе. — Я сгоняю за лекарством, а Бен может пойти со мной. Я не боюсь.
Взглянув на него, мать кивнула. Лицо ее озарилось улыбкой.
— Спасибо, Обе. Но уже темно, так что с тобой пойдет Боджа. Будьте осторожны.
— Я тоже пойду, — вызвался я, собираясь уже идти за уличной одеждой.
— Нет, Бен, — возразила мать. — Останься со мной. Двоих хватит.
После крушения наших жизней я многое стал видеть под особым углом, и в этом новом состоянии ума часто вспоминаю фразу: «Двоих хватит». Мать словно предчувствовала, что постигнет нашу семью всего через несколько недель.
Я присел рядом с матерью и Обембе и задумался, как сильно переменился Икенна. Он никогда не грубил матери, ведь он ее очень любил. Он даже был похож на нее больше нас всех: ему достался ее цвет кожи оттенка тропического муравейника. В этой части Африки женщин часто называли по имени первенца; нашу маму звали Мама Ике или Адаку. Икенне в младенчестве ласки досталось больше, чем остальным, и годами позже каждый из нас спал в его кроватке. Нам по наследству переходили его корзинки с лекарствами и предметами детской гигиены. В прошлом он всегда заступался за мать — даже если против нее выступал сам отец. Порой, если мы ослушивались мать, Икенна наказывал нас прежде нее. Видя, как эти двое ладят, отец спокойно оставил семью, уверенный, что мы и в его отсутствие не отобьемся от рук. У него даже имелся шрамик от укуса Икенны — на безымянном пальце правой руки: еще до моего рождения отец как-то в порыве гнева ударил мать, и Икенна набросился на него. Укусив отца, он и остановил тогда ссору.
5. Метаморфоза
Икенна претерпевал метаморфозу.
И с каждым днем коренным образом менялась его жизнь.