Утром я побежал к Женьке, вернее, поехал, как всегда, на велосипеде. Он собрался было уже на пляж, но я предложил ему пока туда не спешить, объяснив всю серьезность сложившейся ситуации. Вместо пляжа мы поехали к пешеходному мосту, но наше любимое место было уже занято. Под мостом жгли костер узоровские ребята. Тогда, чтобы нам никто не мешал, мы переправились через речку, надрали в поле колхозного гороха и расположились в прибрежном ивняке, лузгая зеленые стручки.
— В таких случаях я обычно болею, — немного подумав над сложившейся ситуацией, сказал мне Женька.
— То есть как?
— Ну, если ты заболеешь, тебя ведь не повезут в эту Анатолию.
— Анталию, — поправил я.
— Ну Анталию, какая разница? Надо заболеть, и все.
— Да как заболеть-то? Я однажды в Москве пробовал. Пять раз по пять минут в мороз то на балкон, то под горячий душ бегал. Фиг-то я заболел. Даже в горле не запершило.
— А по-настоящему и не нужно. Я всегда просто притворяюсь, В прошлом году, когда в школу неохота было ходить, я так болел три раза.
— А что для этого надо?
— Градусник и все. Я начинаю специально кашлять. — Женька показал как, выходило действительно вполне натурально. — Горло у меня и так всегда красное, врачи говорят, тонзиллит какой-то. А когда мать заставляет меня мерить температуру, я ее натрясаю.
— То есть как? — опять изумился я.
— Трясу градусник в другую сторону. Не стряхиваю его, а наоборот. Или можно приложить ненадолго к печке, лампе, батарее, или в чай сунуть. Но главное — не переборщить, а то набежит сорок. Так что натрясать лучше.
— Какая сейчас простуда? Жарища стоит, сил нет. И горло у меня в порядке, — сокрушался я.
— Мишка говорил, можно покурить сигарет, набитых ногтями, — предложил мне другой вариант Женька, — вроде бы тогда болит голова и рвота. Но сам я не пробовал. Может, и брехня.
— Ну уж на фиг, травиться я не буду. Тем более что "может, и брехня". Надо что-то другое.
Но другого способа не знали и не придумали ни я, ни Женька.
— Ну что, — доев горох, спросил Женька, — поехали напоследок на пляж съездим?
Я молча сел на велосипед, но сдаваться пока не собирался. И, как оказалось, не зря.
Вскоре мы были уже на полпути на Дальний. Вдруг Женька возле лесочка остановился и осторожно слез с велосипеда, затем, не говоря ни слова, бросился в чащу. Я удивился и хотел отправиться за ним.
— Не ходи сюда! — донесся из кустов Женькин голос. Я понял почему. Смеясь, я пошел назад к велосипеду, но только я закинул на седло ногу, как понял, что пойти мне в лес все-таки придется…
Короче, на пляж мы в этот день так и не попали, не смогли доехать. Да и домой-то еле вернулись. Останавливались раз пять, не меньше. Женька ругался, говорил, что это от гороха. Опрыскали они его чем-то, что ли? Только мне это сослужило прекрасную службу. Не знаю уж, отравился я или заразился, но четыре дня я не мог выйти из дома. Была и температура. Вызывали врача. Отец подумывал везти меня в Москву в больницу. Однако я сам оклемался. Но мама посадила меня на жестокую диету.
Пока я болел, Бузенковы, слава Богу, уехали в Анталию, папа с мамой помирились и вместе скакали вокруг моей постели. А когда я поправился, наша бедная мама уже и не думала везти "ослабленного ребенка" вообще куда-либо. Я же старательно изображал, что мне еще плохо, и передвигался по дому, шаркая ногами.
Все окончилось благополучно. Анталия нас миновала.
Глава IX
МЕНЯ НАНИМАЮТ ШПИОНИТЬ
Наконец-то я вышел из дома. Было не раннее утро. Солнце уже поднялось высоко, и золото креста узоровской церкви сияло так, что его границы дрожали и расплывались на фоне ярко-голубого неба.
Рыба в это время клюет довольно плохо. Проснувшиеся с первыми лучами обитатели речных глубин уже успевают набить себе брюхо и неохотно берут наживку. В прозрачной, пронизанной солнцем воде легко можно высмотреть стайки голавликов, можно закинуть удочку так, что наживка будет задевать носы отдельных рыбок, но хоть бы одна из них обратила внимание на готовое блюдо. В это время поймать можно только на муху, пуская ее по самой поверхности воды. И все же я отправился не на пляж, не к Женьке, тоже уже поправлявшемуся после нашей гороховой прогулки, а на насиженные рыболовные места между Узоровым и Митяевым. Тамерлан и удочка были со мною.
Когда я болел, мне некогда было думать, уж больно все было невмоготу. Лишь в последний день болезни я смотрел видюшник и опять читал детективы. Сколько я их ни читаю — всегда интересно, и это, конечно, только мое мнение, мне кажется, что никто так и не превзошел Конан Дойля с его Шерлоком Холмсом и Эдгара По с Дюпеном. Вот и в тот раз я перечитывал в очередной раз свой любимый рассказ "Знак четырех". Читая, я все больше убеждался, что сам я на Шерлока Холмса похож мало и еще меньше на Дюпена, у них обоих на первом месте всегда стоял строгий логический анализ, а я занимаюсь обычной слежкой, как сименоновский Мегрэ. Поэтому я, собственно, и решил отправиться в одиночестве на речку, попробовать там пораскинуть мозгами.
Но ведь пошел-то я не на самое рыбное место и даже не в самое уединенное. Несмотря на всю свою действительную слабость, я потащился через поля к Митяеву. Туда, где я столкнулся со следами преступления, а самое главное — встретился со Светкой. Я мог обманывать себя как угодно, но надежда на новую встречу с ней была для меня главной приманкой, на которую я, в отличие от голавлей, был готов клюнуть в любую погоду.
Тащился я долго и только тут и почувствовал, насколько я ослаб за время болезни. А ведь надо было еще и возвращаться… Удочку я закинул как раз на том месте, где нас побили митяевские ребята. Но на сей раз берег реки был пустынным. Рыбу никто не ловил, а для купания были места и получше.
Конечно же, не клевало, я попробовал думать о деле, но голова моя была тупой и тяжелой, ни единой стоящей мысли. Что-то не вязалось в этом детективе, в котором я сам отвел себе роль сыщика. Сосредоточившись, я попробовал все собрать в единую схему.
Предположим, и это весьма вероятно, что Козинов убил бизнесмена. Странно только, что он сам это сделал, ведь у него немало подчиненных. Однако убийство — дело не простое, могло быть и так, что другим Козинов или его таинственный шеф просто не доверили такое. Но тут же опять неувязка. Козинов — парень неглупый, а появился на следующий день после убийства на месте преступления и шарил средь бела дня в кустах. Если он забрал орудие преступления, то просто удивительно, что он его там оставил. Чего уж проще было бросить это орудие в реку. Может быть, он прятался в кустах, подстерегая жертву, и оставил там какую-то улику? Скажем, обронил какую-нибудь вещь, которая могла его выдать. Это возможно. Тогда он действительно мог вернуться, чтобы эту улику устранить. Скорее всего так и было. Но теперь я уже никогда не узнаю, чтб он там обронил. Улик по-прежнему не хватало. И тут я вспомнил, что для расследования преступления кроме улик крайне важны мотивы. Зачем Ко-зинову надо было убивать бизнесмена из Митяева? Какие причины могли заставить его решиться на подобный шаг? Вот что мне надо было узнать в первую очередь. И еще я понял, что, если буду по-прежнему бессмысленно ошиваться на пляже в компании Козинова, делу это не поможет. Надо было "закинуть удочку с наживкой", повернуть разговор как-нибудь так, чтобы Козинов сам заговорил об убийстве или об убитом. Я кое-что придумал тогда и решил действовать незамедлительно, уже завтра отправиться на пляж и "удить рыбу там".
Так я рассуждал, сидя на берегу речушки, текущей под митяевскими заборами. И время текло вместе с ней, но Светка не появлялась. Зато появился тот, кого я хотел бы в тот момент менее всего видеть. Когда я уже сматывал удочку, со стороны митяевской улицы, по той самой тропинке, на которой меня поцеловала Светка, стал спускаться к реке Лыка. Как назло, он заметил меня и приветливо замахал мне рукой. Это меня еще больше разозлило. Будто не было между нами никогда вражды, будто после того, как он набил мне морду, мы должны стать добрыми друзьями! Однако Лыка бодро направился ко мне.