Следующей была мисс Монтгомери-Смит, маленькая настырная особа, однажды пытавшаяся уверить меня в том, что она помолвлена с епископом. Она скончалась, пытаясь проползти по-пластунски под нижней проволокой, и я, признаться, подумал, что в этом удивительно точно отразилась вся её жизнь.
А пять оставшихся самцов не двигались и ждали.
Пятой выступила мисс Пламли. Это хитроумное создание постоянно опускало записочки, адресованные мне, в мешок для пожертвований. Только в прошлое воскресенье, считая в ризнице деньги после утренней службы, я наткнулся на одну из них, засунутую внутрь свёрнутой десятишиллинговой купюры. Бедняжка, вы так хрипели сегодня, когда читали проповедь, — говорилось в ней. Позвольте мне принести вам бутылочку домашней вишнёвой наливки, она очень помогает при ангине. С любовью, Юнис Пламли.
Мисс Пламли неторопливой иноходью подобралась к перегородке, принюхалась кончиком носа к средней проволоке, приблизилась ещё чуть-чуть и получила двести сорок вольт переменного тока во все свои члены.
Пятеро самцов наблюдали смертную расправу, не покидая своих мест.
Теперь на женской половине оставалась только мисс Элфинстоун.
В течение целых тридцати минут ни она и ни один из самцов не двигались. Наконец на мужской половине произошло шевеление: один из самцов сделал шаг вперёд, поколебался, хорошенько подумал и медленно опустился на пол, поджав лапки.
Мисс Элфинстоун, вероятно, обманулась в лучших ожиданиях, так как внезапно, с горящими глазами, она рванулась вперёд и произвела летящий прыжок над перегородкой. Это был эффектный перелёт, и ей он почти удался, но одна из её задних лапок задела проволоку — и последней самки не стало.
Я не могу передать вам, сколь благотворно сказалось на мне наблюдение за этим простым, но — хотя я и сам это говорю — довольно остроумным экспериментом. Одним щелчком я обнажил чудовищную похотливость и необузданность женской натуры. Мой собственный пол был оправдан, моя совесть — очищена. В мгновение ока все эти досадные приступы вины, от которых я так долго страдал, вылетели в форточку. Чувство собственной невиновности сразу же придало мне сил и спокойствия.
Несколько минут в моей голове вертелась дурацкая идея пустить ток по чёрным железным прутьям, огораживавшим приходской сад; хотя, впрочем, и ворот было бы достаточно. Тогда, сидя в библиотеке, я мог бы с комфортом развалиться в кресле и наблюдать в окно, как настоящие мисс Элфинстоун, Прэтли и Ануин подходят одна за другой и получают по заслугам за приставания к честному мужчине.
Дурацкие мысли!
Но вот что я действительно должен сделать, сказал я себе, так это сплести вокруг себя некое подобие невидимой электрической сетки, использовав для этого фибры собственной нравственности. За этой сеткой я буду абсолютно неуязвим, тогда как враги, нарываясь на неё, упадут бездыханными.
Я начну с усвоения бесцеремонных манер. Я стану резко разговаривать со всеми женщинами и не буду им улыбаться. Я больше не отступлю ни на шаг, когда какая-нибудь из них приблизится ко мне. Я не сдам позиций и прожгу её взглядом, а если мне покажется, что она сказала что-либо непристойное, я грубо оборву её.
Именно в таком настроении я отправился на следующий же день на теннис у леди Бердуэлл.
Сам я не был большим игроком, но её светлость любезно пригласила меня зайти и присоединиться к гостям в седьмом часу, когда игра закончится. Я полагаю, она подумала, что присутствие священника придаст собранию определённый вес, и, наверное, она надеялась уговорить меня повторить то представление, которое я давал у неё в прошлый раз: я сел за фортепиано и целый час с четвертью, а после ужина ещё четверть часа развлекал гостей подробным описанием эволюции мадригала в разные века.
Я подъехал к воротам на своём велосипеде ровно в шесть часов и прокатил по длинной аллее к дому. Это было на первой неделе июня; по обеим сторонам дороги буйно цвели розовые и пурпурные рододендроновые кусты. Я чувствовал себя на редкость беспечным и неустрашимым. После вчерашнего эксперимента с крысами никто не мог застать меня врасплох. Я точно представлял, чего мне следует ожидать, и был соответствующе вооружён. Вокруг себя я возвёл ограждение.
— А, здравствуйте, викарий, — воскликнула леди Бердуэлл, приближаясь ко мне с протянутыми руками.
Я не отступил и посмотрел ей прямо в глаза.
— Ну как там Бердуэлл? — сказал я. — Всё ещё в городе?
Я сильно сомневаюсь, чтобы кто-нибудь до меня называл лорда Бердуэлла в её присутствии таким манером, не будучи с ним даже знакомым. Это пришибло её на полпути. Она странно посмотрела на меня и не нашлась, что ответить.