Глава XV
ПРИКАЗАНО ВЫЖИТЬ
Петр Тарасович Серко смирился с судьбой, но пока еще точно не определил свое новое местопребывание — тюрьма ли это или душегубка, и потому он гнал от себя воспоминания прошлого, чтобы копить силы для предстоящей борьбы. Он все-таки надеялся, что это тюрьма, хотя его никто не судил и он не имел срока. Значит… и тут его бросало в жар. Он уже сутки находился в маленькой, казенной и все-таки уютной палате, где ничего нельзя было ни взять в руки, ни разбить. Зарешеченные стекла на окнах не пробивала пуля, и они не открывались, но выходили в небольшой парк, за высокими заборами которого виднелся сад, полный яблок.
Не успел он осмотреться, как ему принесли обед и, забрав поднос, всадили укол аминазина. Сознание тут же отключилось.
Специальным отделением командовал генерал. Этот начальствующий чин медицинской службы, казалось, не снимал новенькой формы и даже спал в ней. Но вот однажды командующий округом, посетивший (в штатской одежде) отделение, где от запоя лечился его родственник, заметил:
— Ты, доктор, поменьше бы сюда являлся в мундире. Это обращает на себя внимание.
Исправный служака, благодаря чему и получил генерала, усек это замечание и стал приезжать в форме только в те дни, когда в отделение поступал новый больной.
Генерал, больше администратор, чем врач, давно серьезно не практиковавший и никогда глубоко психиатрию не изучавший, был, однако, молчалив как рыба, и это очень устраивало командование.
Генерал был нем, но любознателен. Как не стать таковым, когда в его отделении «лечились» люди отнюдь не простые, как правило, с интересными судьбами.
Вчера медицинский генерал с особым внимание изучил предписание начальника медслужбы министерства обороны. Оно не было пространным, но показалось загадочным. Суть его сводилась к тому, чтобы вновь прибывшему больному, бывшему полковнику, снять с сознания, то есть подавить, воспоминания прошлых лет, но при этом регулярно доносить на имя генерала армии Ивашутина обо всем, чем будет «бредить» бывший полковник Серко П.Т.
Утром Серко отошел от воздействия укола, а нового курса «лечения» еще не назначили. Сразу после завтрака его повели к начальству. Кабинет был обставлен достаточно традиционно, однако в углу стоял скелет, а на стене, за креслом генерала, красовались портреты Ленина и Брежнева.
Генерал не поднялся с кресла, но предложил больному сесть на стул, стоявший перед массивным столом чуть поодаль и прикрепленный скобами полу. Обоим санитарам жестом руки он предложил оставить кабинет.
Суровое лицо генерала светилось любопытством. От этого даже обычная тень презрения, почти всегда лежавшая в уголках его губ, не очень себя обозначала.
Не без любопытства разглядывал его и Петр. Генерал заведует отделением — не госпиталем. На его столе целый набор телефонов, различных по форме и цвету. Опытный глаз разведчика сразу определил: заведение, куда он попал, более чем серьезное.
— Ну, так что? С чем к нам пожаловали? — генерал прервал размышления Серко.
— Простите, товарищ генерал, но я не по своей воле. Вы же знаете! — Петру очень хотелось выведать, что знает медик-генерал.
— Ну, а что вас мучает? Чем страдаете?
— Долгие годы на чужбине. Секреты государственной важности. Бюро ракетостроения. Мания. Стойкая мания проследования…
— Мания? Тут мы поможем. Ну, а все же точнее!
— В Москве мною уже занимались медики. Чем-то кололи. С памятью совсем плохо стало… Но вы ведь поможете?
— Ну да, конечно! — И генерал еще с полчаса задавал разные наводящие вопросы, однако ничего любопытного от Серко не узнал. Раздосадовался и потому, что пока нечего было писать генералу армии Ивашутину, который никогда не занимался ракетостроением.
Он вызвал санитаров:
— Отведите в кабинет к Виталию Порфирьевичу! Я ему сейчас позвоню.
Виталий Порфирьевич, как потом выяснилось, полковник медслужбы, потомственный, в четвертом поколении, психиатр, был маленького роста, с округлым, добродушным лицом и, как подумал Серко, с двойным взглядом: отвлекающим и рабочим.
Петр вспомнил одного из «слонов» Академии, заметившего однажды, что психиатры — «сами все психи». Однако Петр очень быстро убедился, что перед ним исключение.
— О чем задумались? — спросил врач.
— О том, чтобы скорее поправиться и выйти отсюда. О чем же еще, доктор! Вы понимаете меня?
— Вот это-то как раз мне и нужно знать, чтобы вас' понять. Ну, а еще о чем?