Мысли унеслись в Москву, в Академию. «Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби» — напомнил однажды старший преподаватель полковник Бубнов Петру и его другу Родиону завет из Евангелия от Матфея. Как далеко сейчас Бубнов. А его ученики не проявили сегодня мудрости и оказались на грани провала.
Свет в окнах особняка Пятого погас лишь после трех.
Проведя остаток ночи в ночном баре за рюмкой бренди, Мишель возвратился к особняку в восемь утра. Он знал, что Пятый обычно в это время отправлялся к себе в фирму. И вновь кругом было тихо. Когда Пятый выехал со двора на своем «понтиаке» — рядом сидела жена, — Мишель не торопился подъехать. Он проследовал весь путь до конторы фирм на авениде Национальной Армии, и видя, что за машиной Пятого никто не следует, обогнал ее за два квартала до офиса, где и припарковался.
Через несколько минут, тщательно проверившись, Пятый подсел в его «шевроле». Выглядел он неважно: помятое лицо, отеки под глазами. Не перебивая ни еди-ным словом, он внимательно выслушал Мишеля. И только потом стал размышлять вслух:
— Так! Значит… И этот гуляш нам надо съесть. Ты — молодец! Чуяло мое сердце, что мой зам стал зарываться. Торопился еще один орден получить да звание полковника. Вот так! Это я тебе в назидание! А Сорок четвертый пусть извернется, пусть докажет, что не лыком шит. ЦРУ, если что дознается, моего зама не позволит выпустить. Значит, так! Он пусть на своей машине, — с дипзнаком ему ничего не грозит, — отвезет раненого сегодня же ночью в Тустла-Гутьеррес. Пусть сделает укол, а если нет, даст сильного снотворного. Завтра в десять утра станет на площади у собора Святого Марка. Подойду я. Рядом будет врач. Пароль: «Привет вам от Мишеля Рода из Марселя». Ответ: «Я такого не знаю. Знаком с Морисом Блохом». Там мы переправим его через запасной канал в Гватемалу. Есть надежные люди. Подлечат, а оттуда домой! А ты — готовься! В Москве будь умницей. Выдвину тебя в замы. Ты созрел. Спасибо за все! Кланяйся там всем.
— У меня еще новость. И хорошая! Сорок четвертый, вчера, еще до ЧП, по своей инициативе вручил вот это, — Мишель передал страницы Пятому. — Я не успел обработать. На Кубе заваривается густая каша. Могут вспыхнуть военные действия…
— Обмозгуем, время есть. Главное, чтобы ты улетел сегодня. Тесть проводит? И я пришлю кого-нибудь, чтобы знать. Давай руку, — Пятый тепло попрощался, и Мишелю на сей раз показалось, что глаза шефа впервые за все время излучали даже нежность. — Черт возьми, опять частые встречи с резидентурой. А ты постарайся в Москве радиста оставить за собой. Понимаю, лишняя нервотрепка и труд, но я тебя прошу. А для активных разработок сам выбери человека. Не костолома, а который бы любил стихи. Ну, с Богом!.
Уже в самолете, над Атлантикой, состоялось примирение. Последней теплой каплей, окончательно растопившей лед, был подарок Мишеля — он купил у стюардессы флакон духов, лучших у Робера Пиге, составлявших затаенную мечту многих женщин Мексики и для многих, как и для Глории, недосягаемых в цене. Повеселев, Глория чмокнула мужа в щеку, и тогда Мишель решился. Он тихо, так, чтобы не слышала девочка, сидевшая. по правую руку от него, сообщил жене:
— Мы обязательно побываем и в Москве…
— Зачем я туда полечу? — встревожилась Глория.
— По многим причинам, сердце мое! Во-первых, ты моя жена; во-вторых, ты никогда не была в Европе, а мы, кроме Италии, посмотрим еще и другие страны и очень красивый русский город; в-третьих, хочу познакомить тебя с моей матерью. — Мишель увидел, как лицо Глории мгновенно стало пунцовым. — Тсс! Познакомлю и с другими хорошими людьми. Увидишь иной мир. В-четвертых, просто потому, что я тебя люблю!
Глория выдавила улыбку, но душа ее сжалась. Отпустило, только когда они окунулись в сутолоку обширного и разухабистого, как иная ярмарка, римского аэропорта Да Винчи. За несколько часов полета свойственная людям страсть познания во время путешествий взяла верх.
В Риме Мишель позвонил по телефону, указанному в телеграмме «Аквариума». Ответил итальянец, которому следовало назвать себя и сообщить, где они остановились. На следующий день в холле гостиницы с Мишелем встретился корреспондент одной московской газеты, а «по совместительству» — офицер ГРУ. После короткой беседы и инструктажа он забрал у Мишеля оба паспорта, вручил ему уругвайские на другие фамилии и уже с датскими визами, пакет с деньгами и пожелал успеха.
Через пару дней «уругвайская чета» была уже в Копенгагене, где их нашел в отеле «Савой» сотрудник советского торгового представительства. Там они пробыли трое суток и, с паспортами граждан ГДР, вылетели в Восточный Берлин, где их встретили как нельзя лучше. Гостей разместили в берлинском предместье Карлхорст, в уютном особняке со всеми европейскими удобствами и даже с признаками роскоши. И снова сердце Глории тревожно забилось. Если с такими знаками внимания встречают его «свои», то как же высоко ценят они ту нелегальную работу, которой занимался в Мексике ее муж. На следующий день им показали восстановленный после войны Берлин, все достопримечательности города, вручили вкладыши — советские визы, а после щедрого обеда с изрядной выпивкой и вазами черной икры, что вызвало у Глории опять же чувство, противоположное ожидаемому, их усадили в отделение 1 класса авиалайнера ТУ-144 и обещали встретить на обратном пути.