Миров обернулся и тотчас узнал — а, собственно, кого? Он не знал ни имени, ни фамилии военного нелегала — и сказал своему спутнику:
— Иосиф, извини? Это мой друг по Ашхабаду. Давай звони! И чаще забегай, как сегодня. А то зазнаешься…
Когда Григулевич вошел в метро, Миров спросил:
— У вас все в порядке? — и, увидев утвердительный кивок нелегала ГРУ, произнес: — А, собственно, как мне вас величать? Хотя бы любое имя.
— Мое настоящее — Петр. Я, без дураков, рад встрече. В Комитете вы под крышей?
— Нет! — быстро ответил Миров, но тут возникла долгая пауза: ему так хотелось рассказать все как было, поплакаться в жилетку, этот труженик ГРУ вызывал симпатию, располагал. Но как решиться? — Во-первых, мы не из одной конторы, во-вторых, я оставил это дело. Ушел!
— Как? Из ПГУ не увольняются! — На лице подполковника рисовалось неподдельное удивление.
— Это долгий разговор. Кто ищет, тот и у плешивого на лысине найдет вошь.
— Мой отец любил говорить: кто силен, тот и умен.
— Спасибо! Пусть будет так. Действительно, — и Миров произнес по-испански: — El que nace para tamal del cielo le caen hojas[5]. Помог один добрый человек, в ПГУ слово этого генерала значило многое.
— Вот как! — изумился его собеседник.
— Похоже, нам не о чем говорить?
Петр встрепенулся, лицо его озарила добрая улыбка.
— Ну, что вы! Давайте потолкуем. Пять лет! Столько воды утекло. Я вот искал Шевченко. Толковым был у нас руководителем. Потом его неожиданно отозвали. Говорят, сейчас вкалывает в одной из латиноамериканских стран. А вот таких, как он, все меньше… Вот и вы — ушли. Хочу знать, что происходит. В Москве больше не с кем откровенно перекинуться словом. И вдруг повезло! Чего нам в молчанку играть.
Миров поколебался. Но потом махнул рукой: а почему бы и не просветить старого знакомого?
Они спустились на площадку перед входом в Библиотеку Ленина и тут Миров многое рассказал подполковнику Серко о том, что происходит в стране, в низах партии, в ее верхах. Как-никак он работал в Госкомитете, существовавшем на правах отдела ЦК КПСС, переводил беседы Микояна, Косыгина, Хрущева.
Более другого в память Петра Серко врезалось суждение Мирова о том, что Хрущева напрасно, по-глупому обозвали «кукурузником». Идея была правильной, разумное внедрение культуры маиса в экономику СССР могло спасти животноводство, поправить положение с хлебом. Однако бездушное и бездумное угодничество, вирус подхалимажа «чего изволите-с?» испохабили идею. Недруги же Хрущева, не прощавшие ему XX съезда, критику Сталина, «оттепель», которые могли обернуться опасными последствиями для их собственного благополучия, стали действовать по принципу «чем хуже, — тем лучше». Уничтожили вековые поля льна, приказали сеять кукурузу в районах ей потивопоказанных: в Карелии, Архангельской области, на Севере. И это маисовым зерном, привезенным из южных штатов США! Наносился явный вред, но он ударял по Хрущеву.
Запомнилось и мнение, что смена самодуристого генерала армии Серова на посту председателя КГБ бывшим комсомольским вожаком Шелепиным ничего разумного в работу их ведомства не внесла. Его «комсомольскую» линию продолжил Семичастный — тоже, должно быть, ставленник Аджубея, зятя Хрущева, умело продвигающего людей своей команды на высокие, ключевые посты. Конечно, с ними приятнее, чем со стариками, есть о чем поговорить, охотно выслушают, но куда эти «семейные кланы» заведут страну?
Запечатлелся и такой рассказ. Летом 1961 года Хрущев возвращался из очередной поездки за рубеж. Его сопровождали Громыко, другие высокие лица и в том числе Г.А. Жуков, председатель Госкомитета по культурным связям. Хрущев за поездку, очевидно, сумел оценить эрудированность и общую культурную стать верноподданного служаки, всем известного журналиста Юрия Жукова и — не иначе в поддатии — предложил возглавляемому им Комитету сочинить проект доклада Хрущева на предстоящем XXI съезде КПСС. Многие, кто встречал Хрущева на аэродроме или смотрел прилет по ТВ, почесали затылки, увидев, как вслед за хозяином страны из самолета вышел Жуков. Чинопочитание, табель о рангах в крови чиновничества России, а в социалистической, как ни странно, они приняли уродливые, гипертрофированные формы.
Громыко, естественно, пошел атакой на Жукова. В отделах ЦК, где стала известна «волюнтаристская шалость» генсека с проектом доклада, Громыко поддержали. Чувствуя неладное, Жуков побежал на поклон к патриарху советской дипломатии. Клялся ему в верности, заверял в отсутствии честолюбивых замыслов, упрашивал дать ему пост посла в Бразилии. Громыко ничего конкретно не обещал, но Жуков и этого места не получил, а вскоре был снят с поста председателя Госкомитета по культурным связям и посажен на стул обозревателя газеты «Правда». В Комитет назначили другого бывшего комсомольского вожака, Сергея Романовского, и Миров сообразил, что Комитету скоро придет конец. Зная систему и порядки: предложил что-либо новое, — иди осваивай, руководи, а мы поглядим, не получится — накажем. Миров предложил издавать газету «Московские новости» на испанском языке.
5
Кто родился быть тамалем (вареная кукуруза с мясом, завернутая в маисовые листья), тому листья падают с неба.