— Ну да, — рассмеялась сестра.
— Знаете, — теперь уже Афанасий обратился ко мне, — отец рыбачить любит. С раннего утра уже на речке, и зимой и летом. Вот однажды ранней весной, когда еще лед до конца не сошел, отправился с косынкой на леща. Ну, с небольшим куском сетки, натянутой на каркас в виде квадрата, — пояснил он, решив, что я могу не знать, что такое косынка. — К нему шест длинный крепится. Держишь за шест, а сетку опускаешь в воду. Через несколько минут поднимаешь, а там рыба. Как правило, мелочь так вылавливают, на приманку или наживку. Вот отец один раз опустил свою косынку, а когда поднял, то в сетке вместе с мальками большущий лещ трепыхается. Он обрадовался, бросил косынку и давай леща руками ловить.
— Ага, — подшутила Евдокия. — В результате и малька, и леща упустил.
— А какой мокрый пришел! С одежды вода течет, в сапогах хлюпает… И самого трясет. Замерз, пока до дома шел. Мы тогда перепугались. Боялись, что простынет.
Все дружно посмеялись, вспомнив этот случай.
Когда альбом был досмотрен до конца, а семейство Курник могло еще продолжать и продолжать рассказывать, я, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, покинула их дом. Мне необходимо было проанализировать все то, что удалось узнать, и принять решение о дальнейших действиях. Медленно шагая по улице и наслаждаясь вечерней прохладой, я размышляла.
«Итак, Ведрин Степан Степанович является вторым мужем Курник Сони. Эта приятная украинка его гражданская жена. У нее от первого брака есть дочь Евдокия — девятнадцати лет и сын — шестнадцати лет. У Степана в Украине остались первая жена, с которой он до сих пор состоит в браке, развода не было — об этом я узнала все со слов той же Сони, — и взрослый сын, мой заказчик. Семья Курник проживает в этом селе около восьми лет. Значит, всех членов этой семьи должны знать местные жители. Стоит переговорить с соседями, тем более что милая семейка пока так и не сказала мне ничего нового, в голос утверждая, что Степан уехал из дома около двух месяцев назад, якобы к родственникам в Украину. Но ведь он там не появился! А раз ни первая, ни вторая его семья не знают о местонахождении мужчины, то где же тогда он может быть? Почему сын настаивает на розыске отца именно здесь, у нас в области?»
Куча вопросов теснилась в моей голове, но ответов ни на один из них я пока так и не находила. Необходима была другая информация, из уст посторонних, а не от семьи. Ведь что ни говори, а в деревне утаить от соседей что-либо фактически невозможно и все рано или поздно все узнают. К тому же если Курник имеют какое-то отношение к исчезновению Степана, то они, конечно, будут морочить мне голову и уж точно ничего не расскажут. Зато посторонние выложат сведения без утайки.
Я осмотрелась вокруг, ища глазами тех, кто мог мне помочь с новой информацией. В тени дерева на лавочке возле соседнего дома сидела пожилая женщина и, периодически отщипывая от куска хлеба небольшие порции, быстро жевала их. На ней был старенький халат, полы которого были порядком потерты и засалены, словно о них постоянно вытирали руки, хотя не исключено, что именно так оно и было. Волосы женщина собрала в хвост и покрыла яркой косынкой. Не задумываясь, я направилась к ней.
— Здравствуйте, — поприветствовала я ее, подходя ближе.
Женщина ответила на приветствие и пригласила присесть рядом с ней. Свободного времени у нее, видимо, было много, а с кем его скоротать, ей было все равно.
Я села на лавочку. Здесь, в тени большой березы, росшей в палисаднике перед домом, было гораздо прохладнее. Солнечные лучи не проходили сквозь крону дерева, и создавалась приятная тень.
Женщина оказалась очень словоохотливой. Узнав о причине моего приезда в село, она, не переставая при этом жевать хлеб, стала рассказывать:
— А, Степан… Ой, это такая хорошая семья. Уж такую редко сейчас встретишь. Всегда поговорят, спросят о здоровье… Хорошие люди. И живут здесь не очень давно, но со всеми ладят. Хорошие люди. И Степан, и Сонечка, и детки их.
— А куда уехал Степан? — задала я женщине главный из интересующих меня вопросов.
Женщина, не переставая жевать, продолжала рассказывать дальше:
— На родину поехал. Стариков навестить, а может, еще кого. Тосковал, наверное. Ведь там родился и вырос. Родина-то, она всегда зовет. Вот и я… Тоскую тоже. Я не здешняя, хотя уж почти сорок лет тут живу.
Далее она начала повествовать о том, где и когда родилась, с кем и почему приехала сюда, и так далее, и тому подобное.
— А когда он уехал? — не желая слушать лишнее, перебила ее я, прекрасно зная, что повествование о жизни может затянуться надолго.
— Кто? — не сразу поняла она мой вопрос.
— Сосед ваш, Степан, — пояснила я.
— А, сосед. Да уж месяца два-три как. Примерно так.
В это время к нам подошла еще одна пожилая женщина, приблизительно того же возраста, что и та, рядом с которой я сидела. Видимо, приметив нас, она решила поинтересоваться, что за новое лицо объявилось в их селе, а заодно и скоротать свободное время.
— Слышь, Шур! Вот девушка о нашем соседе расспрашивает, — тут же ввела ее в курс дела моя собеседница. — Хочет узнать все о нем, куда да зачем уехал. Может, ты чего о нем знаешь?
Подошедшая женщина не стала присаживаться рядом, а остановилась под тенью дерева и равнодушно переспросила:
— Сосед? Степан, что ли?
— Ну да, — подтвердила та, продолжая жевать свой хлеб, словно ее не кормили уже неделю.
— Да месяцев около трех уж, наверное, его здесь нет, — ответила та, немного подумав, а потом обратилась за подтверждением своих слов к соседке: — Да, Пава?
Женщина со странным именем или прозвищем Пава, моя первая собеседница, отодвинулась на край лавочки и предложила:
— Садись, Шур. Аль куда торопишься?
— Да нет. Некуда мне теперь торопиться. Пенсионерка, — ответила подошедшая, усаживаясь рядом с ней.
Эта женщина разительно отличалась от своей соседки тем, что была более спокойной и ухоженной. Старенький выцветший халатик был застегнут на все пуговицы, чист и аккуратно выглажен. Ее соседка, которая наконец расправилась с коркой хлеба, собрала с коленей крошки в ладонь и отправила их в рот, не могла похвастаться тем же. Ее халат в мелкий цветочек явно давно не видел мыла или порошка, а утюг ему не был известен вообще.
— Скажите, — обратилась я к женщине, которую Пава назвала Шурой, — вы живете рядом с семейством Курник?
— Да, — не спеша ответила та. — Через стенку. Мы с ними в одном доме живем. Да вы, наверное, и сами видели.
— Что вы можете рассказать об этой семье? — задала я ей все тот же вопрос.
— А что рассказать? Хорошая, дружная семья. Соня — женщина общительная, добрая. Дети уважительные. Степан, тот мужик работящий. Все умеет. В руках у него все горит.
Я хотела было опровергнуть ее слова, так как, посетив семью, не увидела особого трудолюбия со стороны ее членов: двор зарос травой, яблони и вишни одичали, дом давно не крашен. Но спорить с тем, что семья очень общительна, я, конечно, не могла, да, в общем-то, и не стала, ведь принимали меня Соня и ее дети очень радушно, вроде бы открыто рассказывали обо всем, о чем я их спрашивала и даже не спрашивала. Тут уж не поспоришь.
— Они никогда и ни с кем не ругаются. Мирно живут, ладно. Хорошие соседи, — заключила все та же женщина после паузы.
— А чем они занимаются? На что живут? — неожиданно созрел в моей голове новый вопрос, вызванный тем, что в рабочее время я застала всю семью Курник дома, что было немного странно, по крайней мере — в отношении Сони.
Тут в разговор снова вмешалась Пава. Она поудобнее расположилась на лавочке, расправила складки своего грязного мятого халата и проговорила:
— Чем занимаются… Сонечка — она мастерица. Она хоть и не работает, но денежки умеет зарабатывать. Шьет хорошо. Вот и перешивает кому что надо. Вяжет иногда. А мы, кто деньгами, а кто продуктами, с ней расплачиваемся. У пенсионеров-то денежки есть. Но она ничем не гнушается, все берет. И деньги, и продукты. Кто что даст.