И вообще нынешний главреж по отношению к рядовой актрисе вел себя как бык, завидевший красную тряпку, только что не пускал пламя из ноздрей и не рыл копытом землю. Именно поэтому Лера постоянно ощущала себя тореадором, выходящим с алой мулетой на арену ревущего стадиона. Вот и теперь, подав голос, она все равно что скомандовала: «Туро!» – и Фома с готовностью бросился на врага.
– А-а, так вы Гри-и-ишина… А я уж было подумал, что Немирович-Данченко, потому что только вы позволяете себе…
За спиной Леры хихикнули. Фома этот смешок тоже услышал и, выбравшись из своего пятого ряда и не переставая бубнить, подошел к сцене вплотную, чтобы насладиться общим ликованием в полной мере.
– … вы говорите свою реплику, отдаете ему зонт и сразу уходите. Понятно вам? У-хо-ди-те, а не демонстрируете нам свой экстерьер. И не гримасничайте! А то смотрит, будто он всю зарплату у нее занял и отдавать не хочет…
Теперь Лерины партнеры уже не хихикали, а давились смехом. Она, и не оглядываясь, точно знала – веселятся Соломатина, Мальцева и Раменская, то есть команда «инфузорий». А вот Стас наверняка «держит лицо», потому что и в самом деле числится Лериным хроническим должником.
А еще – альфонсом…
Мика Мальцева так распоясалась, что даже позволила себе что-то такое изобразить и вызвала тем самым очередной легкий припадок веселья, и Фома, вместо того чтобы привести компанию в чувство, изволил скупо улыбнуться.
Теперь Лера видела главрежа совершенно отчетливо, он стоял всего-то в нескольких метрах от нее, уперев руки в бока и выкатив круглый животик, и при этом еще все время перекатывался с пятки на носок и обратно. Перпетуум-мобиле в вечном бесформенном свитерке и вечных мятых брюках. Было ясно, что Фома выпустил пар и пришел в хорошее расположение духа. В отличие от самой Леры.
Она взглянула на Стаса, то есть Марка. Так и есть, пока главреж «работал» с Лерой, герой-любовник тихо отполз на безопасное расстояние. Античный бог, вместо лица совершенная маска из мрамора – ни трещинки, ни складочки, то есть вообще ни-че-го. Вообще-то Стас мог и не суетиться, он был их козырной картой, светочем, на который роем мотыльков слетались зрительницы всех возрастов, и Фома это прекрасно знал. Но все равно Стас страховался.
Когда отстрелявшийся Фома снова убрался на свое законное место, Стасик расслабился, прикрылся зонтом и состроил Лере зверскую гримасу. Слабак! Она в ответ тоже скорчила рожу, да такую, что Стас втянул щеки, чтобы не засмеяться, а менее стойкая Мика подавилась хохотом.
Они повторили сцену еще раз. Ничтожество в зеленом, которое в сценарии значилось как «вторая девушка», изрекло, с точки зрения Леры, нечто невразумительное, всучило красавцу Марку зонт и отползло в правую кулису. Финита ля комедия, сказал бы сейчас Лерин папуля. И оказался бы нправ, потому что главная комедия была еще впереди.
Дело заключалось в том, что оппозиция главной героини, по мнению Леры, полной клинической идиотки, еще не сложила оружия, плела интриги и строила козни. И при этом исполняла полные коварства и угрозы танцы… Да-да, именно танцы, что было, опять же с ее точки зрения, лучшим в данной пьесе.
Несколько месяцев назад Фома собрал труппу и вопросил:
– А не сыграть ли нам, други мои, комедию? Нет, не тупую примитивную ржачку, какой сейчас повсеместно потчуют наш всеядный народ. Это будет спектакль, который заставит зрителя плакать и смеяться сквозь слезы, заставит взглянуть на себя и ближнего своего с новой стороны…
Фома говорил, а Лере совсем не ко времени вспомнилась бессмертная фраза из ее любимого старого фильма: «А не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?»
– … «Рыбка с зонтиком», интересная переводная пьеса, а мы ее сделаем еще и музыкальной! – Да, Фома замахнулся так замахнулся… Лера не засмеялась, почти и не улыбнулась, но Фома все равно разглядел что-то такое возмутительное на ее лице и чуть было не удалил из зала.
Речь в пьесе шла отнюдь не о рыбах, просто главная героиня лезла ко всем с помощью и участием, нужным им «как рыбке зонтик». Все ее, бедную, использовали как могли, а она лезла и лезла, помогала и помогала. Конечно, к финалу «рыбка» смогла преодолеть и коварство, и равнодушие окружающих, но ей пришлось немало для этого попотеть.
Фома тоже не хотел легкого хлеба и не собирался плавать на поверхности, поэтому набрал в легкие побольше воздуха и нырнул в глубину текста. И там, на этой глубине он нарыл массу подтекстов, кучу вторых, третьих и четвертых планов, обнаружил «отчуждение и тотальное одиночество». В конце концов он даже решил провести, тонко и ненавязчиво, параллель между «ими и нами» – миром подводным и миром земным.
– А для разминки задумайтесь вот над чем: с точки зрения рыб есть ли разница между аквариумом и океаном? – тоном экзаменатора спросил главреж.
– Есть… – не очень уверенным хором прошелестела труппа.
– Ну смотря какой аквариум… – ответила Лера и, честное слово, у нее были все основания для такого ответа.
– Своим интеллектом, Гришина, вы блеснете на сцене, – зловеще предупредил Фома и скоро предоставил ей такую возможность. Три выхода, один даже с репликой из двенадцати слов. Да плюс сольный танец, итого – почти двадцать минут на сцене. Между прочим, за последний год это было ее личным рекордом. И главреж ничего не мог поделать с тем, что Гусев, приглашенный постановщик танцев, отдал один из лучших сольных выходов именно Лере.
– Лера, зависни в прыжке! – кричал Гусев, наклонившись вперед и дергая подбородком – это он так помогал, и Лера зависала. Пожалуй, если бы ей скомандовали что-нибудь типа «лети»! – честное слово, у нее был шанс. Потому что Лера обожала танцевать и умела это делать. – Резче и агрессивней, Лера, ты ведь хищница! Больше экспрессии!
Когда она танцевала, то ухитрялась забыть про идиотские хламиды, в которых выходила группа пронумерованных девушек – «хищниц». Художник, точнее, художница по костюмам Алена, следуя концепции спектакля, нарядила их в нечто, отдаленно напоминающее обрывки рыболовной сети. Мике – главной интриганке – достался желтый кусок, Лере – зеленый, были еще голубой и розовый. Причем все с приставкой «грязно-»… «В этом только танец инфузорий-туфелек исполнять», – сказала Лера, блеснув эрудицией, и Мика с ней согласилась.
– Мы веселые медузы, мы похожи на арбузы, – пела Лера в костюмерной. В ее случае это было идеальным попаданием.
– Все-то она у нас умеет. И чего на отделение музкомедии не пошла? Выступала бы сейчас в оперетке… – Было не понятно, шутит Мика или говорит всерьез. Неясным оставался и другой вопрос: почему медузы, они же инфузории, должны носиться по сцене на шпильках?
– Ну так нас лучше видно, – не очень уверенно предположила не особенно высокая Мальцева, – а главное, мне кажется, Алена внушила Фоме, что шпильки это просто верх стервозности.
Сама Мика, «девушка номер один», на двенадцатисантиметровых каблучищах держалась не очень уверенно, так что ее теория насчет верха стервозности несколько прихрамывала, иногда даже в прямом смысле. Лера подозревала худшее – главреж в глубине души надеется, что кое-кто переломает себе ноги, а остальным… как повезет. Ну а хореограф Гусев, естественно, думал только о своем, и все время требовал: «Больше экспрессии, резче! Лера, двигайся, двигайся!» Еще он строго поговорил с Лерой с глазу на глаз, потребовав, чтобы она не смела заниматься самодеятельностью и менять рисунок танца. Иначе…
Лера могла бы посоветовать товарищу понаблюдать, как двигаются в воде стайки… хотя бы гуппи, раз уж под рукой нет акул, но благоразумно от совета воздержалась и клятвенно пообещала строго следовать авторскому замыслу. Тем более что Фома однажды поинтересовался: «А не слишком ли много э… э… второй девушки?» – «Только она вытянет», – отрезал хореограф, и Лера осталась в прежних дозах.