— Мои нынешние молодые коллеги вряд ли пожелали бы возиться с этим, — вздохнул Мастер. — Просто заменили бы деталь на новую. И то если она у них еще найдется.
— Безусловно. Это быстрее, проще, но и… дороже, — осторожно заметил я.
Мастер на какой-то момент отвлекся от своего дела и застыл в раздумье. Было видно, что я задел одну из его слабых струн.
— Говорите — дороже? А вы знаете, почему дороже? — Он сдвинул очки на лоб и метнул в меня строгий взгляд. — Да потому, что мы стали расточительными! Вы бы видели, сколько вот такого еще пригодного металла валяется на свалках, даже в лом не идет и зачастую закапывается в землю. А я даже гвоздочка не выброшу.
Я заглянул в чемоданчик Мастера. Инструмент в нем был тщательно уложен, а коробки с деталями аккуратно перетянуты резинками.
Мастер надвинул очки на переносицу и подошел к радиатору.
— Я тут недавно прочел в газете, что некоторые наши склады ломятся от избытка никому не нужных изделий… — продолжил он, осторожно подкручивая перепускной вентиль радиатора. — А с другой стороны, ощущается острый дефицит вот таких простых деталей, как эта. И как им не быть дорогими, если их днем с огнем не сыщешь?! Я человек старый и люблю порассуждать. Все же плохо, когда люди становятся равнодушными, но еще хуже, когда они с прохладцей относятся к своим прямым обязанностям…
Ничто не ускользнет от внимательного хозяйского ока Мастера.
— А не сменить ли нам прокладку в смесителе мойки? У вас из крана капает по пять капель в минуту, а вы, небось, и не замечаете…
Потом мы еще с Мастером выпили по чашечке кофе, и перед уходом он без всякого пафоса произнес:
— Добросовестность должна быть мерилом каждого человеческого труда.
Это произошло ровно год назад, в канун Нового года. Иногда у меня появляется желание поговорить с этим старым мудрым Мастером, но все нет повода, потому что и радиатор работает исправно, и вода из крана не течет.
Рисунок Лацо ТОРЫ
НЕ ТОЛЬКО О СКЛЕРОЗЕ
Перевод Г. Дунды
На тему склероза у нас в редакции всегда имеется под рукой несколько дежурных анекдотов и шутливых изречений. Мне больше всего нравится изречение неизвестного автора: склероз — самая приятная из всех болезней, потому что благодаря ей человек каждый день узнает что-нибудь новое.
Я не люблю неожиданностей, так как жизнь научила меня тому, что любой сюрприз может быть чреват неприятностями, и поэтому всегда пользуюсь так называемым мозговым протезом, или же, говоря проще, записной книжкой. В нее я тщательно вписываю, когда, где. кто, зачем. Все эти годы, в течение которых я пользуюсь данной системой, я спокойно сплю, ибо знаю, что если не смогу что-нибудь вспомнить, меня выручит моя записная книжка.
Недавно, проснувшись утром, я обнаружил, что моя книжка исчезла. Я переворошил всю квартиру, но книжку, увы, так и не нашел. Мне ничего не оставалось, как убедить себя в том, что ничего ужасного не произошло. Как-нибудь переживу этот день, потом начну вести новые записи и постепенно войду в прежнюю колею. Правда, временами придется находить для людей объяснения, но… Именно это «но» больше всего меня мучило. Не люблю я это коварное словечко. Еще в детстве я понял, что оно является не чем иным, как отговоркой. Им легко можно загладить собственный проступок или же не выполнить данное тебе поручение.
В юные годы это словцо не раз оказывало мне добрую услугу.
«Я хотел, но…. я старался, но…. я как раз собирался, но…» и так далее. И все же однажды мой отец за одно из таких «но» хорошенько мне всыпал, объяснив мне при этом, что благими намерениями устлана дорога в ад. С тех пор я этим словечком пользуюсь экономно и всегда подозреваю в нем какой-нибудь подвох.
Меня постоянно коробит от таких часто встречающихся на страницах нашей прессы фраз, как: «надо отметить, что критика была справедливой. но…» или же «для выполнения поставленной задачи были приложены все усилия, но…». Из таких заезженных, шаблонных фраз можно было бы составить целый сборник, но…
Итак, записная книжка безвозвратно была мной потеряна, а я работал уже день, второй, третий, неделю — и ничего. Странно все это. Ведь мне наверняка надо было где-нибудь присутствовать, я точно кому-нибудь что-нибудь пообещал, я должен заняться каким-нибудь неотложным делом. Однако жизнь идет своим чередом, я хожу в редакцию, и за всю эту неделю не произошло ничего из ряда вон выходящего. Я по-прежнему занимаюсь своей работой, звоню по телефону и при этом тщательно все записываю в свою новую записную книжку. Напрягая память, стараюсь вспомнить старые записи, однако тщетно. Можно считать, что все это потеряно уже навеки. Но…
ИЗ ЗАПИСОК НА МАНЖЕТАХ
Перевод Г. Дунды
У него нет врагов. Есть только друзья, которые терпеть его не могут.
Кто много работает, у того нет времени заколачивать деньги. Некоторые решения проблемы бывают хуже, чем сама проблема.
У двух оппонентов было три мнения: у каждого отдельно — по собственному и одно общее.
ЭВОЛЮЦИЯ
Молодой, подающий надежды, талантливый автор.
Подающий надежды талантливый автор. Талантливый автор.
АВТОР.
Штефан БИТТМАН
ТЯЖЕЛАЯ ДОЛЯ ЮМОРИСТА
Перевод Д. Калюжного
Принято считать, что юмористы не могут быть грустными и серьезными. Сколько раз мы пытались опровергнуть это мнение! Все напрасно…
Вот, например, Софоклес, мой знакомый. Заметив меня, он еще издали начинает похохатывать. Брюхо его так и прыгает. Любую фразу он считает сногсшибательной шуткой, в каждом слове ему чудится динамитный заряд юмора. Когда я на его вопрос о здоровье отвечаю, что ужасно болит зуб, он просто заходится в смехе
— Серьезно? — визжит он, как-то странно поквакивая. — Зуб у тебя болит?!
Зеленый цвет моего лица наполняет его ожиданием чего-то еще более веселого
— Серьезно, — вздыхаю я. — Всю ночь просидел на кухне.
— На кухне? Всю ночь? Просидел? — хрюкает Софоклес, и из глаз его брызжут слезы, — Ох, юморист! Забодай тебя корова! На кухне! Всю ночь!.. Колоссально!
— Никакие таблетки не помогают, — мучаюсь я. — Боль адская.
Это выше его сил.
— А керосин, — задыхается он, — керосином ты не пробовал?
— Какой керосин?
— Обычный керосин, — вытирает он мокрые от слез щеки, — Прополощешь зубы керосином, и все в порядке. У тебя дома есть керосин?
— Нет, — смущенно отвечаю я. — керосина как раз нет.
— Аа! Оо! Ууу!!! — Он трясется, как в припадке эпилепсии, колотит себя по бедрам и сучит ногами. Говорить он уже не может.
— Знаешь, кто ты? — холодно и презрительно спрашиваю я
— Кто? — выдавливает он стонущим голосом человека, которого бревном притирают к стене.
— Ты иерихонская труба!
Все! Этот любитель юмора готов. Он уже не дышит. До корней волос его заливает краска цвета вареной свеклы. Он разевает рот и корчится, как червяк на крючке. Наконец он издает звук, по сравнению с которым победный вопль Тарзана не более чем шепот. Веселье его достигает апогея.