– Ой, а как это будет по-испански? – оживилась Нина. Всего несколько часов назад она уже слышала эти слова от Ксении.
– Да не знаю я, как по-испански… Не в этом дело. Чиновник желтоглазый, может, ничего такого мне не говорил. Но именно это имел в виду… Короче, выхожу я из консульства. На улице мороз, прохожие мимо бегут. Я тоже поскорее пошла к метро, к «Баррикадной». А там нужно пересечь Садовое кольцо. Зажигается зеленый, собираюсь переходить и вдруг – кто-то на меня смотрит. Я, знаешь, не слишком чувствительная, но тут – сердцем почувствовала холод. Поворачиваю голову. Смотрю – стоит метрах в двадцати тот самый парень с волчьими глазами. Обогнал меня, глянул пристально в последний раз и исчез в толпе. А у меня в голове сразу же мысль: это знак! Гоню ее от себя, не хочется быть суеверной… Думаю: рабочий день кончился, человек возвращается с работы домой, я тут ни при чем. Но такое странное чувство, знаешь ли, осталось… Как будто сглазили меня.
Они помолчали.
– Вот и сижу по ночам второй год. Несколько раз пробовала еще чем-нибудь заняться кроме документов – в консульство испанцев водила, по Москве гулять. В аэропорту встречала. И всякий раз какой-нибудь облом. Одни всю жизнь мечтали о дочери. Приехали, от счастья плачут. Говорят: такая прелесть наша будущая дочка! Ее зовут Никита! Короче, им вместо девочки мальчика подсунули. Скандал, тетка в истерике…
– Ну и как, взяли они этого Никиту?
– Взяли, куда им было деваться… Потом другая семья – усыновили мальчика-аутиста. Им в доме ребенка ничего не сказали, такой диагноз маленьким детям не ставят. Между прочим, тот самый дом ребенка, куда ты ездила. Рогожинский…
– И что, неужели персонал ничего не знал?
– Думаю, знал. Видно же, что ребенок странный. Не просто необщительный, а болезненно замкнутый. У него и личико такое было… необычное.
– А свидание? Им его что, не показали?
– В том-то и штука: он на первом свидании вел себя совершенно нормально. Потом врач из дома ребенка признался: это были первые люди, к которым ребенок сам пошел. Как будто почувствовал, что вести себя нужно как следует! Все обнаружилось уже потом, в Барселоне… Письмами меня засыпали, просили выяснить, не пережил ли ребенок в раннем детстве травму.
– Что же ты выяснила?
– Дело сдано в архив, никто ничего не знает. Или просто заниматься этим лень, из архива поднимать. А может, все знают, но не говорят.
– Ну и как же они со своим мальчиком? Аутизм, насколько я знаю, не лечится…
– Они надеются. Водят по врачам. Психолог с ним занимается. В школу он ходить не может и вообще из дома почти не выходит. Такое пятно на совести!
– Разве ты виновата?
– Не виновата вроде бы, а вот поди ж ты… В другой раз испанка, будущая мамаша, упала с качелей и сломала челюсть… Представь: одна, в чужой стране. Уселась зачем-то на эти дурацкие качели… Позвонила мне по мобильному. Это был кошмар! Целую неделю я с ней возилась! А мне тогда как раз нужно было статью сдавать, чтобы летом съездить в Испанию… Со статьей я опоздала и никуда не поехала. А главное, знаешь, Нин… – Юля замялась.
– Что?
– Мне кажется, у меня еще все впереди.
– Что впереди?
– Ну знак… Он еще не сработал. Что-то еще случится плохое.
«Не похоже на нее, – думала Нина, выйдя на улицу. – Знаки какие-то, сглаз. И правда, чертовщина…»
Было поздно, компания возле Юлиного подъезда разошлась по домам, снег был усыпан шелухой от семечек.
Не дождавшись трамвая, Нина отправилась пешком, надеясь по пути поймать машину. Но улица, как назло, была пустынна. «Поработаю немного для опыта, а потом брошу, – решила Нина. – Это же не героин, в конце концов, не подсяду!»
Перед ней затормозила старенькая пятерка «Жигули». Нина села рядом с водителем, назвала адрес и по знакомым улицам помчалась домой.
Только наутро она вспомнила, что так и не позвонила Максу.
Следующая поездка в Рогожин состоялась недели через две.
На этот раз Нина увидела настоящий детский дом, где воспитывались сироты от пяти до шестнадцати лет.
В департаменте Нину встретили приветливо: ее столичная физиономия больше не оскорбляла чувствительной натуры рогожинских функционеров. Грозная валькирия, которая прицепилась к ее паспорту, оказалась добродушной морской свинкой, выкрашенной в насыщенный каштановый цвет и туго затянутой в малиновый бархат, как кучер на козлах Золушкиной кареты. На крошечной лапке с острыми коготками целомудренно поблескивало тонкое обручальное колечко.