— Так как ты сейчас не врет? — уточнил аватар. Марш-В-Прошлом поправила волосы и прищурилась, будто подставляя лицо яркому солнцу.
Марш любила наблюдать за собой со стороны. Она столько суетилась.
— Да, — ответила Марш. — Если его не убивает болезнь — его убивают лекарства, он это прекрасно знает. И не может их не принимать, как ты думаешь, почему?
— Потому что ему больно…
— А еще он боится смерти, — добавила Марш, удивившись, как мало значат сейчас эти слова. — Многовато эйфоринов на манжете.
— То, что ты хочешь сделать ему ничем не поможет.
— А мне? Кто Мне поможет? — тихо спросила Марш.
Потому что экстремальный эфир был для Леопольда. А взрывы — только для нее.
Марш-В-Прошлом поджала тонкие губы. Провела ладонью от запястья к локтю. Погладила себя по второй руке, словно представляя оковы манжет, полных дешевого синтетического яда.
И кивнула.
Марш торжествующе подняла левую руку. А правой ударила по панели.
…
Бесси ничего спросонья не сообразила — ее разбудил входящий вызов, а ей давно никто не звонил, и почему-то на экране был бледнющий парнишка, весь перекошенный, и он на нее кричал, требовал, чтобы она куда-то бежала и что-то делала.
Спустя пару секунд она поняла, что бежать нужно к Марш, а звонит ей Освальд, у которого рыжие волосы почему-то стоят дыбом, и ему совсем не шло. И выражение ужаса на лице его уродовало.
Бесси наконец поняла, что произошло что-то ужасное. Она бросилась в коридор не одеваясь, и даже забыв обуться. В шелковой пижаме было ужасно холодно, а может, и вовсе ни при чем тут шелковая пижама.
…
Марш не понимала, откуда раздается стук. Исчезли надписи на стенах, растаял стол с панелью и экранами, и белая тишина, без углов, без очертаний заполнила ее сознание целиком.
Ей это нравилось. Куда-то исчез Аби и ее аватар, и она по ним совсем не скучала.
Ей было хорошо. Марш гладила себя по лицу кончиками пальцев, и кожа была теплой и гладкой. Никаких проволочек. Только эта дрянь на глазу все портит. И еще стук в дверь.
Марш помнила, что всего на минутку прилегла на пол. Нужно было дать Рихарду наврать что-нибудь про взрыв — какое лицо у него был, когда она ударила по панели, какое лицо! — тогда уже публиковать манифесты. Завершить свою акцию, превратить ее в высказывание.
А что потом? Наверное, стоило поехать к Леопольду и вернуть куртку. Жаль он не может порадоваться разрушенной карьере Гершелла вместе с ней.
И еще плохо, что в дверь стучат. Когда Марш встала из-за стола, все вдруг пропало, растаяло, и она совсем не была против, но ей нужны были экраны и панель. Можно еще немного полежать. Раскинуть руки, смотреть в потолок и чувствовать, как растворяются все проволочки, как уходит угрюмая ядовитая злость.
Она так счастлива, сейчас, здесь — зачем этот проклятый стук?!
Не выдержав, Марш медленно перевернулась на живот и встала на четвереньки. У нее кружилась голова, но она все еще была счастлива.
Стук стал громче и чаще.
Наверное стучат в дверь. Кто вообще стучит в двери, есть же датчики?
Марш знала, кто мог стучать.
Она зажмурилась. Прислушалась. Вставать не хотелось — ползти гораздо удобнее.
…
Ну что за утро, все, все не так!
Бесси сначала звонила в дверь и махала руками, чтобы датчики ее засекли, а потом стала стучать — может, у Марш что-то сломалось. Как батареи. А может, она спит и не слышит.
Бесси не любила никого будить, но Освальд сказал, что вопрос буквально жизни и смерти, и она ему поверила. А Марш не открывала, и это было так плохо, так страшно, что хотелось плакать.
Она так перепугалась, что не заметила, как дверь отъехала в сторону. Марш стояла на пороге и смотрела сверху вниз. Бесси ее только по повязке узнала, все лицо серое, и глаз тоже серый. А линза — красная, круглая — прилипла к щеке. Марш стояла, морщась, словно ей было больно от света в коридоре. В ее комнате было совсем темно, только экраны на столе что-то показывали, часто мигая то рыжим, то лиловым светом.
— Чего тебе? — неожиданно дружелюбно спросила Марш.
— Освальд звонил, — быстро сказала Бесси. — Сказал, сказал бежать к тебе, сказать… сказать…
— Забыла?.. — В голосе Марш дрогнула надежда. Бесси поняла, что она не хочет слышать ответ, но Освальд тоже был бледный, и ему тоже было страшно!
— Сказать, Анни пошла в башню ставить камеры! — выдохнула она.
— Как… здорово… — прошептала Марш.
Отвернулась от Бесси, не закрывая дверь. Села за стол и медленно опустила голову на скрещенные руки.
— Марш? Марш? — позвала Бесси. — Эй…
Бесси было немного страшно. Она все-таки зашла в комнату и закрыла дверь — было холодно, Марш вот тоже дрожала как-то странно, но лезть с утешениями не решалась.
Наверное, произошло что-то очень плохое. Что-то с камерами, и Марш теперь грустно. Но Бесси понятия не имела, что делать, если кому-то плохо из-за башни и камер. Звать врача? Наверное, Марш хватит рейтинга чтобы врач приехал быстро.
— Освальд — малолетний засранец, — тихо сказала Марш, не поднимая головы. Только повернулась, чтобы видеть Бесси.
Лицо у нее было спокойное.
— Почему?..
— Он мог пойти туда. Всем сказать, увести… как ты сказала… Анни? Кто это вообще такая… я не знаю, — слабо улыбнулась Марш.
— Я знаю! — вспомнила Бесси, обрадованная тем, что можно хоть чем-то помочь. — Там была такая девочка с нарисованными веснушками, у нее еще платок, платок синий был. Она с Рихардом дружит…
— Дружит? С Гершеллом? — задумчиво повторила Марш. — Теперь-то, наверное, не дружит…
— Думаешь, они поругались? Из-за камер?
Бесси не знала, что делать. Она не хотела говорить глупости, и, если честно, не очень хотела говорить с Марш — от нее веяло угрожающим, страшным холодом, и с каждым словом Бесси холод словно становился сильнее.
И сейчас холод стал такой жуткий, что хотелось броситься из комнаты в коридор, вернуться к себе, спрятаться, и больше никогда с Марш не разговаривать.
Бесси могла бы так сделать. Ей даже Аби разрешил — ее рейтинг говорил, что она плохой человек, а плохие люди поступают именно так.
Но она не смогла.
И что говорить Бесси не знала. Встала у Марш за спиной, посомневалась пару секунд — она даже руки трогать не разрешала! — а потом обняла ее за талию. Уткнулась носом в выбритый затылок и закрыла глаза. Все еще было страшно.
Марш не шевелилась, только мелко дрожала, и спина у нее была сгорбленная, позвонки все даже через толстый свитер прощупывались. И все равно было страшно. Бесси даже не знала, почему.
Не убьет же она ее? И не ударит? Нет, точно нет, Марш хорошая, только притворяется злой. Бесси цифры на браслете видела, и даже без цифр она всегда это знала!
А если ругаться будет — пусть ругается! Это здорово даже будет, если Марш опять ругаться начнет, она же всегда ругалась, а значит, когда она ругается — все хорошо.
— Освальд ничего не сделал, — пробормотала Марш. — А я бы сделала, если бы знала… Бесси, ты мне веришь? Веришь?
— Верю, — честно ответила Бесси, радуясь, что Марш заговорила. — Освальду плохо было, — она решила и за него заступиться. — У него лицо такое… плохо ему, — беспомощно закончила она.
— Плохо… вот как…
Марш вдруг выпрямилась и повернулась к ней. Бесси торопливо разжала руки и отступила на шаг.
Непривычно было что Марш снизу вверх смотрит. Внимательно, как будто ждет, что Бесси что-то умное скажет, а она не знала, что говорить! Не знала она, не знала, что такое не сделал Освальд и почему тот славный старичок Рихард Гершелл поссорился с девочкой с нарисованными веснушками!
Ну что ей сказать? Чего она ждет?
И у Аби спросить нельзя, Марш не любит, не любит Аби!
— Позвони Освальду, — тихо попросила Марш. — Давай посмотрим, какое у него лицо. А сначала… видишь ту штуку в углу? Дай мне ее… пожалуйста…
…
Марш все еще плохо различала очертания предметов, но приступ почти отступил. Она кое-как натянула манжету, которая тут же начала разъяренно клевать ее иглой. От лекарств тошнило и кружилась голова, но Бесси принесла такие новости, что Марш вдруг понадобилась вся злость, заключенная в контейнерах под черным бархатом.