Марш тоже жалела, что посмотрела вниз.
Она шла медленно, понимая, что если сорвется — они погибнут вдвоем, потому что Марш ни на какую охрану и Рихарда Гершелла не надеялась. Но так хотелось двигаться быстрее, быстрее, убраться от нарастающего гула, который рвется в уши и давит на виски, вибрирует, дрожит в груди и ветер, ветер все горячее, но надо идти медленно, иначе она сорвется, и они погибнут…
Вдвоем.
Марш нащупала торчащий из раскрошившегося бетона обломок арматуры и вцепилась в него, как в пучок травы, растущий на отвесном склоне.
Бесси так и стояла, уткнувшись лбом в бетонную стену, только все чаще вздрагивала от порывов ветра. Сухого, пахнущего ржавым машинным нутром.
Горячего. Все горячее и горячее.
Марш выпустила обломок, и снова положила ладони на платформу. Жаль у нее нет черных щупалец вместо слабых пальцев. До Бесси оставалась пара шагов.
У нее сломался каблук. Как плохо.
Марш не почувствовала, как вместо бетона и арматуры сжала мягкий рукав — ветер бил слишком зло, и уже не в спину, а сверху вниз. И гул был таким, что Марш казалось, что в уши вбивали гвозди.
Но это все было неважно — теперь Бесси смотрела не в стену, а на нее, и это было здорово, Марш даже нашла в себе силы ей улыбаться, хотя улыбаться совсем не хотелось.
Она боялась, что Бесси бросится к ней, но она все поняла — прочитала по губам, или сама сообразила.
«Тише, ма-лень-ки-ми шажками… Шаж-ка-ми…»
Здоровый глаз полоснуло знакомой, раскаленной болью — словно он тоже помнил серебристое лезвие.
Бесси теперь шла, зажмурившись, и из-под сжатых покрасневших век текли частые слезы. Слишком сухой и горячий воздух.
Марш в первый раз была благодарна своей дерьмовой, блюрящей повязке — здоровый глаз можно закрыть и не ползти только наощупь.
Вот кусок арматуры — лег в ладонь так привычно и надежно, будто его специально для Марш вбили. Она посмотрела наверх — там чьи-то руки, рукава, какие-то веревки. «Мы вытянем, мы поможем, скорее хватайся!»
Воздуха вдруг перестало хватать. И гул превратился в рев.
Марш сжала арматуру, а второй рукой рванула Бесси за воротник. Даже успела подставить плечо под сломанный каблук, и на душе вдруг стало легко и спокойно.
А потом она посмотрела наверх и поняла, что подниматься страшнее, чем остаться стоять.
Страшнее, чем разжать руки и упасть в гудящую раскаленную пустоту, к серой земле.
«Пожалуйста…»
…
Рихард видел, как люди в форменных серых куртках прорываются к ним сквозь толпу, и люди расступаются, но отступают на полшага, не желая терять место на трибунах. И люди в серых куртках не успевают, а аэробус уже бросает на лица людей разноцветные блики, и лопасти у него на брюхе монотонно перемалывают воздух.
А Освальд куда-то пропал.
Что сказала ему Марш? Чтобы помог или чтобы не лез, не подставлялся?
Рихард не смог пробиться к ограждению. Стоял совсем рядом, видел, как у края платформы суетятся люди, скидывают куртки и тянут вниз руки, а он только ждал, пока кто-то закричит. Пока новость прокатится по толпе, как мячик по волнам — всё.
А потом у края показались синие кружевные рукава пальто Бесси, и на мгновение даже ледяная тяжесть в груди отступила, позволяя ему ощутить это безграничное, безмятежное облегчение.
Она жива. Девочка жива. Не погибнет из-за него, не погибнет из-за своей невнимательности и халатности охраны. Теперь-то все будет хорошо.
А вслед за синими рукавами показались красные. И ледяная тяжесть вернулась.
Марш выползла на платформу, странно сжавшись и пытаясь прикрыть лицо, словно это могло ее спасти.
Она стояла на четвереньках на сером бетоне, и Рихард видел, как медленно желтеет лампочка Аби на ее красном воротнике.
А потом она подняла лицо. Оглядела собравшихся вокруг людей, и они, словно опомнившись, бросились ее поднимать, отряхивать и хватать за руки.
Люди были счастливы. Ведь кто-то другой совершил Настоящий Поступок, но только Рихард знал ему Настоящую Цену.
Лампочка часто замигала оранжевым. Марш широко улыбнулась и золотая ящерица заметалась по ее лицу, а потом юркнула за воротник. Рихард вдруг понял, что хочет броситься к ней, закрыть от счастливых взглядов и одобрительного гула людей на платформе, как она закрывала от него Бесси.
Понял, что Марш это тоже не поможет.
…
— Получена награда на десять баллов общественных симпатий. Сообщение для получателя: «Невероятно!»
— Ваш рейтинг понижен на десять баллов.
— Получена награда на три балла общественных симпатий. Сообщение для получателя: «Спасибо вам!»
— Ваш рейтинг понижен…
Первые пару секунд Марш надеялась, что аэробус, который чуть не убил их с Бесси, сейчас остановится у платформы, откроет спасительные двери, и она спрячется от народной благодарности.
А потом по ее лицу потекли золотые и розовые блики, и она поняла, что не успеет.
Марш стояла, улыбаясь, и искала взглядом хоть одно лицо, отмеченное жадным воодушевлением. Таким, как она видела на эфире.
Но не находила.
В лицах людей нечто по-настоящему светлое, хорошее, и только по недоразумению убивающее ее.
— … сто баллов общественных… Сообщение для получателя: «Живите долго!»
— Ваш рейтинг…
Марш наконец-то нашла в толпе Рихарда Гершелла.
А так глупо получилось.
— Ваш рейтинг приближается к критической отметке, — просипел Аби. — Ваш рейтинг…
Она и не думала, что у Гершелла может быть такое лицо. Полное ужаса, перекошенное от боли, и почему-то ей от этого совсем, совсем не радостно.
— Ваш рейтинг…
Да какая разница, что там с ее рейтингом.
— Вам присвоено достижение — лучшая акция квартала… «Золотая оса».
— Мне жаль, — вдруг сказал Аби, и голос его действительно был печален.
Марш заметила, как покраснел, слился с воротником огонек на воротнике.
На платформе стояла тишина — такая же густая и раскаленная, как недавний гул.
«Несправедливо, — подумала Марш, поднимая взгляд к высокому мерцающему небу. — Акция была на сотню золотых ос».
Эпилог. Зеленый огонек
При условьи, что оплачешь
Мою судьбу, возьми мои глаза.
Шекспир, "Король Лир"
Бесси стояла перед незнакомой дверью, и ей хотелось убежать. Вернуться домой, лечь под одеяло, и больше ни о чем не думать.
Но у нее не получалось. И она обещала Марш.
А как жалко, что у Аби больше нельзя ничего спрашивать. Как он мог так, Аби ведь всегда, всегда был хорошим!
Бесси нахмурилась и еще раз помахала ладонью перед датчиком. Ну что такое, она даже забыла, как зовут человека, к которому ее Марш послала, хорошо она адрес написала! Можно было в записку подглядеть, но подглядывать нехорошо. Или у Аби спросить, но с Аби она больше не разговаривала.
Дверь с шорохом открылась. На пороге стоял совсем старенький дедушка в серебристо-лиловом халате, и Бесси почти забыла, что ей было грустно.
А он прислушался к чему-то — ну точно, ему Аби что-то говорит! — слегка нахмурился, а потом улыбнулся ей, так по-хорошему, по-доброму, что ей сразу стало стыдно.
— Извините! — пробормотала она. — Вы извините… пожалуйста…
— За что, солнышко? — удивился старичок. — Ты к кому пришла?
— Я не помню, как вас зовут, — расстроенно призналась она. — Я куртку вашу уронила… с платформы…
— Куртку?.. — нахмурился он. — Меня зовут Леопольд Вассер. Ты пришла ко мне?
— Да-да! — на мгновение обрадовалась Бесси.
А потом вспомнила, как Марш совала ей карманы бумажки, одну в правый, другую в левый. И пальцы у нее были быстрые и холодные, а лицо сосредоточенное такое, как будто она очень-очень важное что-то делает.
«Бесси, ты слушаешь? Меня слушаешь, не Аби? Не как муха жужжит? Хорошо. Мы сейчас выйдем в коридор — помнишь, зачем? Хорошо. Если со мной что-нибудь случится… ну что-нибудь. Да, нехорошее. Нет, не болею. Бесси! У тебя в правом кармане записка, и в левом записка, помнишь, ты носила записки? Да, надо еще отнести. Адрес я на бумажке написала и тебе в профиль отправила… ты не забудешь? И не перепутаешь кому какую? Бесси, это очень важно… И вот куртку держи, тоже ему отдашь…»