– Шахматы – не бирюльки, Оля! – пытался убедить жену Чигорин. – Посмотри, как их уважают и в Европе и в Америке. И у нас будут!
– Пока солнце взойдет, роса очи выест!
– А насчет журнала, что ж… сама видишь, как я стараюсь. Дело новое! И если он пока убыточен, то все же я прирабатываю у «Доминика» свободными вечерами. Через журнал все меня знают и прямо рвутся играть со мною. Вот вчера красненькую принес, глядишь, на днях еще принесу… Потерпи, Олечка! Купим тебе новую шляпку не хуже, чем в пьесе.
Но жена решила излить душу полностью, хотя и была тронута добротой и кротостью Михаила Ивановича.
– Бессребреник ты, Миша, – вздохнула она. – Я уже давно собиралась тебе сказать. Ходишь вот ты иногда в клуб к «Доминику» играть. Я понимаю: деньги нужны – волком завоешь! Вот ты и играешь на ставку и даешь всем фору, как сильный игрок. И поэтому приносишь домой выручки мало. А там бывают помещики из провинции или новички из здешних господ. Люди денежные! Зачем им давать вперед фигуру? Играй на равных! Пока они узнают, что ты лучше всех в Питере, не один целковый перекочует в наш карман. А они будут только довольны, польщены даже, что такому знаменитому игроку на равных проиграли. Будет чем похвастаться перед знакомыми и родственниками! Не жалей их кошелька! Играть на ставку ведь бедные люди не ходят: дворяне, чиновники, господа офицеры, из купцов кто пополированнее…
– Ниже моего достоинства обыгрывать заведомо слабейших, – терпеливо объяснял Чигорин. – И вредно для развития таланта. А когда дам такому любителю вперед ладью или коня, начинается настоящая борьба с обоюдными шансами. И мне играть интересно!
– Интересно? А мне совсем неинтересно, когда к тебе подсядет провинциал, выпросит вперед ладью, а окажется сильным шахматистом второй категории. И я должна с ребенком неожиданно сидеть без обеда. Помнишь, как третьего дня без копейки домой притащился? Черт бы побрал твой клуб, отнимающий у меня мужа и деньги. Черт бы побрал твой паршивый, никому не нужный журнал, на который ты тратишь свое жалкое жалованье, когда у меня нет приличного платья! Разве я затем замуж шла, чтобы нищенствовать?
– Потерпи. Еще годик, два, а потом…
– Эту песню я не первый раз слышу и уж мало верю ей. Ты, Миша, не думаешь обо мне, о дочке, для тебя ферзь дороже жены, а ребенок – хуже пешки! Бедная я, бедная! Вот уж не думала…
Ольга Петровна залилась слезами.
Но Чигорин и без причитаний жены чувствовал, что его надежды не оправдываются.
Тревожило и другое: работа над журналом и служба не оставляли времени для совершенствования мастерства, а необходимость подрабатывать игрою на ставку со слабыми любителями просто пугала его.
И все же как Михаил Иванович ни думал, но видел лишь один выход: всячески улучшать «Шахматный листок», чтобы привлечь больше читателей и сделать его хотя бы безубыточным.
Но пути к улучшению журнала Чигорин по своей журналистской неопытности выбирал не лучшие.
Вместо того чтобы по образцу удачного первого номера ориентироваться на среднего квалифицированного любителя второй и третьей категорий и на талантливую молодежь, которая больше всего рвется к шахматной «науке», Михаил Иванович стал возлагать надежды на людей, интересующихся шахматами только как развлечением, как забавной настольной игрой. С четвертого номера «Шахматный листок» обзавелся подзаголовком «Ежемесячный журнал, посвященный шахматной игре и ее литературе». В нем стали печататься не только интересные для любого настоящего шахматиста материалы: статьи о шахматной жизни, обзоры русских и зарубежных соревнований, анализы дебютов и эндшпилей, исторические и биографические заметки, партии с комментариями, задачи и этюды. Начинают – и, к сожалению, в изобилии – появляться «развлекательные», якобы шахматно-литературные, а на деле убогие «околошахматные» переводные рассказы с налетом тугого остроумия и даже пошлости.
Например, в одном рассказе, занявшем девять (!) страниц убористого, мелкого шрифта – петита, рыцарь освобождает девушку-рабыню. Она предлагает ему сыграть в шахматы. Он говорит, что шахматистки должны всегда играть черными фигурами, «чтобы белизна рук ярче выделялась от контраста».
В другом рассказе под названием «Шахматная болезнь», тоже переведенном с немецкого и занявшем четыре страницы, дана сентиментальная история юноши, увлекшегося шахматами, а потом разочаровавшегося в них и вернувшегося на стандартную жизненную колею. Этот рассказ Ольга Петровна, вероятно, прочла с особенным удовольствием, но чем он мог понравиться Чигорину?