Малике наоборот достались русые волосы матери и серые глаза отца. Она спокойно накалывала мясо на свою вилку и, не особо прислушиваясь к рассуждениям госпожи Гольд доедала свое рагу. Она как будто была где-то далеко в одной ей известном мире. Присутствие Эльсы ее не особо взволновало, на что та в свою очередь совершенно не обижалась, так как Эльсе не было никого дела до отношения к ней посторонних людей. Особенно учитывая, что такими для нее были все люди. Почти все.
Когда подали десерт, в комнате появился бард. О роде его занятий говорила не только гитара в его руках, но и весь его вид. Мечтательный взгляд, растрепанные волосы, поднятый к верху воротник, когда то белой сорочки и ужасного вида, пыльные ботинки. Похоже, он еще не успел приобрести достаточной популярности, чтобы приобрести себе нормальную обувь.
Эльса сразу узнала его. Ниан был одним из лучших друзей Аулика, единственного человека, чье мнение для нее что-то значило. А точнее, мнение Аулика значило для нее все. С его появлением ее жизнь перестала быть пустой. Аулик на многое открыл ей глаза. Показал совсем другой мир, не такой враждебный и отвратительный каким его рисовала Велика Тьма. Он поднял Эльсу над всеми суждениями и разногласиями, войнами и расовыми конфликтами. Поднял так высоко, что падение оттуда чуть не стоило ей жизни. Весь этот новый, открывающийся перед ней мир рухнул вместе со смертью барда, которого ей к несчастью случилось полюбить.
Ниан не узнал Эльсу, так как ни разу ее не видел, несмотря на то, что она наблюдала за ним десятки раз, когда тот веселился вместе с Ауликом в очередном трактире, после удачного выступления. Поклонившись публике, Ниан поудобней, устроился на поданном ему стуле в стороне от стола и без объявления перешел к своему выступлению.
Еще до того, как он успел взять первые ноты Эльса уловив изменение в настроении Малики поняла, в каких именно облаках та летала на протяжении всего обеда. Все внимание Малики было направлено на музыканта, которой определенно был хорош собой и, как Эльса неоднократно убеждалась, был наделен если не выдающимися, то вполне достойными голосом и слухом.
Но стоило музыканту прикоснуться к струнам, и вся проницательность Эльсы мгновенно улетучилась. Из-под них полилась до боли знакомая, грустная мелодия. Первые слова песни заставили сердце Эльсы сжаться от немыслимой боли. И наружу неудержимым потоком вырвались воспоминания, которые как ей раньше казалось, ушли навсегда, перестав терзать раненую душу. Внешне Эльса осталась совершенно спокойной, и никто не смог бы догадаться, что своим выступлением музыкант, как раскаленным ножом вырезает ей сердце.
Ее душа поет о грусти,
И струн неспешный перебор,
В затихший зал тихонько впустит
Стихов затейливый узор.
Огонь печали тихо тлеет,
Там больше нечему гореть,
Она от боли цепенеет,
Но продолжает тихо петь.
Она поет о темных водах,
В которых собиралась утонуть,
Но небо в сумрачных разводах,
Другой ей указала путь.
Эльса думала, что эта боль окончательно утихла. Ей стоило немалых усилий, чтобы не вскочить из-за стола и не бросится прочь от этих мелодии и стихов, обжигающих душу сильнее любого огня. Но она совладала с собой. Сегодня самоконтроль был вещью более важной, чем все страдания вместе взятые, которые доставит ей песня Ниана.
Бард продолжал. А боль вдруг стала тише. Аулик написал эту песни специально для нее, она так и называлась "Эльса". Незадолго до смерти Аулик признался, что иногда сочиняя свои песни, он видит будущее. Он предупредил ее, что скоро им придется расстаться. Эльса восприняла это как одно из его дурачеств, и уверила его, что разлучить их сможет только смерть. И оба они оказались правы. Совсем скоро слова песни начали сбываться, как слова пророчества.
Идти долиной смертной тени,
Неся оружие в руках.
Без жалости, и без сомнений
Утонет сталь в ее врагах.
И пусть скулит от боли сердце,
Привычным стал уже мотив.
Она зайдет в таверну греться,
С собой гитару прихватив.
С сердечной судорогой боли
Возьмет приглушенный аккорд,
И даже против своей воли.