Вернется он, присядет за дубок, и снова сзади подкрадется, опустится коса на очи, а там…
Скривившееся лицо прошедшей мимо девицы заставило невольно отвести взгляд. Рано ему возвращаться. И ему, и ей.
Бодрая поступь кукушонка не умалилась ни на шаг минуя «висельный сад», словно не замечая. Зачавшееся облегчение оборвалось вместе с бодрым шагом — замерев как вкопанный, он уставился на случайную висельницу, быстро-быстро бубня себе под нос неслышимые речи.
Дружинника передернуло — чего бы мужики про чудачества не говорили, а колдовство оно. Нечистой ворожбой владеет — уж и прежний сотник так же измышлял, хоть гадом да тупицей слыл.
— Вот и поговорили, инспекторы хреновы… — закончил ворожей свое заклинание и ловко развернувшись на месте, отправился взад столь же твердой поступью.
Лишь шмыгнув в пропахший нечистотами переулок, дружинник смог избежать разоблачения.
Не зашел кукушонок в резиденцию, не предстал перед хозяином своим. К дверям и тем не подошел осведомиться. А коли так… Коли он к паучихе устремился… Выйдя из переулка, дружинник проводил коробейника единственным глазом. Значит так тому и быть. Разрешилась дилемма, никаких «стой здесь, иди сюда».
Пройдя через «висельный сад», одноглазый дежурно отмахнулся от подобравшихся городовых:
— Да посадник, я посадник… Жирный наверху?
«Родной» клоповник встречал не только духом перегара, но и перекошенной рожей.
— Ежели обещания были членами, весь дом беременный ходил… — в своем репертуаре кривилась карга.
Проигнорировав веселье Киары и покрасневшие уши Гены, я нехотя протянул склочной хозяйке тугой мешочек.
— Ищи дуру! Моя голова на плечах хороша, а не на виселице! В городе и разговоров только, что ты от инспектора сбежал!
— Ты глухая или тупая⁈ Сказано же — на ночь и только!
— Знаю я твою ночь… И поныне гарью стены отдают.
Но как бы хозяйка борделя не пыжилась, жадные мелкие глазки выдавали ее с головой. Смирившись, что задрать цену выше прежнего не выйдет, она «нехотя» приняла увесистый кисет, чьего содержимого хватило бы на пару жирнющих буренок.
— Но чтоб до утра и не позже!
— Да пошла ты в жопу…
Отмахнувшись от побагровевшего лица, я затопал по новенькой лестнице, оказавшейся на поверку нагромождением набитых хламом ящиков, спертых из лагеря осаждающих. Теперь понятно, за чей счет второй этаж отремонтировали.
— Не пристало вам так с ней, сир, она ведь…
— Да знаю я, знаю! Только ты голову мне не дрочи…
Предупредить она пыталась. Об ушастой, что сняла комнату в клоповнике и ненавязчиво наводила справки про дорогой салон, упирая на его «хозяина».
Наверняка обычная практика у местных федералов, начинать разнюхивать с самых низов. Одного они не учли — в этом клоповнике меня каждая блоха знала. Ясный пень, что карга посчитала новую постоялицу подозрительной, а уж когда она попыталась слямзить меч у Грисби…
Мда. А я думал, хозяйка денег в долг просить звала или еще о какой услуге помышляла. Прав был Клебер, что-то я реально вознесся. Аллерия покусала.
Поглядев на развлекающихся прямо в коридоре «Молочную Мэри» и такого же необъятного караванщика, Киара брезгливо дернула носом:
— И все же зазря я дотла не спалила… Может, еще не поздно? У кого огниво есть⁈
— Никто не держит. Не нравится, можешь хоть в помойке ночевать…
— Так сказал, словно это не помойка… К тому же, сегодня редчайший случай, когда самое безопасное место находится подле тебя, а не на ином краю континента. К тому же, зачем мне огниво, если я и так горячая штучка?
Игривый толчок бедром заставил Гену испуганно сиркнуть, и отскочить от ведьмы. К несчастью, отскочил он к вампирше, сдуру наткнувшись на ее грудь, что привело к водопаду оправданий и флегматичному блеску очков.
— Не место украшает человека, а человек место… Свой дурдом ношу с собой, блин.
Только подзатыльник помог привести паникующего оруженосца в чувства и перестать поднимать переполох на ровном месте. Пунцовея под ехидным оскалом Киары, Гена попытался переменить тему:
— И все же, если позволено, я бы отметил, что сие место не из тех, что пристало посещать людям нашего статуса. Быть может нам стоит подыскать иное? Гильдейский дом, к примеру?
— Отставить нытье! Мне что ли здесь по кайфу⁈ Негде больше остановиться, просто негде! Салон скомуниздили, в гильдии очкастая за свою сраку трясется, а у Грисби все стены ушами поросли!
Про гарнизон и вспоминать не хочется. Уж лучше здесь. Хотя бы ночью прирезать не попытаются, ибо все на виду и ни один агент незамеченным не проскочит.
Предлагая нытикам ночевать на улице я и не заметил, как оказался перед той самой комнатой. Стены без краски, дверь другая, но расположение не изменилось. Как и шумоизоляция.
Хоть где-то все остается неизменным…
Но вместо обещанного перерыва, каморка заставила мой глаз непроизвольно дернуться. Возвышаясь на чересчур низкой для его роста табуретке, смуглый евнух орудовал горячими щипцами, завивая свои угольно-черные локоны. Деревянные бигуди шли в комплекте с мазью для эпиляции из жгучелиста.
Надменное лицо мигом побелело, стоило нашим глазам встретиться.
— Я думал, они у тебя от природы вьются… — выдал я первое попавшееся, глядя на волосы.
— Если бы они вились, милорд, я бы их распрямлял… — так же рефлекторно ответил менеджер, прежде чем спешно спрятать щипцы и хватиться за украшенную трость.
Оценив силы, он благоразумно отказался от идеи швырнуть ее в меня, и вместо этого вскочил с табурета, расплываясь в фальшивой улыбке:
— Рад! Безмерно рад вашему возращению, милорд!
— Зато я не очень.
Вот же карга! Столько денег сожрала а… А впрочем, в связи с закрытием салона в клоповнике такое перенаселение, что спасибо хоть не на параше гнездится приходиться.
— Я думал тебя повесили.
Или надеялся. Хрен знает.
— Так вы уже введены в курс дел? Как и ожидалось от милорда! — всплеснул руками евнух, заслоняя мне вид на свой будуар с бабскими прибамбасами.
Вместо подробного протокола событий, обезумевший сутенер принялся осаждать меня негодованием и пережитыми издержками. И по допросам бедного затаскали, и девок разогнали, а уж когда он попытался вынести кассу — «для сохранности», разумеется, — его и вовсе в дегте изваляли да перьями обсыпали, прогнав по главной улице на потеху горожанам.
И только надежда на мое скорое возвращение заставляла такого «ценного кадра» оставаться в городе.
Удивительно, что его не повесили… Обвинений в расизме убоялись?
Не прошло и получаса, как отчаянно дергающийся глаз вывел меня из душного клоповника на закатное солнце. Сколько бы Гена не сиркал, как бы Киара не намекала на опасность, — находиться посреди этого цирка я оказался не в состоянии. Не то, чтобы я не привык но… Не сегодня. Просто не сегодня.
Странное ощущение. Будто в собственный дом как гость заявился. И дело не в том, что теперь в Грисби хозяйничает какой-то жирный инспектор. Пес с ними, с деньгами и властью. Нахрен идет салон, и катятся все гласные и негласные титулы. Никогда это дерьмо не нравилось.
Подстегиваемые заходящим солнцем, лоточники и караванщики все активнее стягивались в старый район за выпивкой и приключениями. Неуместное сирканье и попытки завести беседу на тему происходящего в городе вынудили быстро покинуть квартал, наплевав на все меры предосторожности.
Не прирежет меня никто, чего бы там Киара не опасалась. Слишком уж пристально смотрят горожане, слишком громко здороваются. Нет, «Штирлиц» пока меня и пальцем не тронет. Благодаря безмозглому дружиннику, стражи в городе и так вполовину меньше осталось, а одними агентами от разъяренной толпы не защитишься.
Не то, чтобы я верил, будто за меня кто-то по своей воле впряжется, но Эмбер… А, ну да. Эмбер же. Ну ладно. Значит все же прирежут. А и пес с ним…
Бредя по полузнакомым улицам, я никак не находил себе места. Все не то, все чужое. Пустое и бесполезное.