— Ты чего удумал, дебил?! Фильмов насмотрелся — о медальках замечтал?!
— Беги, кому велено?! — только и рявкнул он, продолжая изо всех сил тянуть тварь на себя.
Выхватив больной рукой ржавую чесалку, я замешкался. Если уж меч поломался, то от ножика демону станет не сильно хуже. Но позволять рыжему играть в героя и оставаться наедине с «микрофонщиком» — хрена лысого!
А сотник все не успокаивался. Матерясь через слово, он то обещал выдрать мне ноздри, то запереть в колодки, то сосватать с несуществующей дочерью — лишь бы я прекратил заниматься фигней, кромсая исполина ржавой чесалкой, и наконец покинул этот злополучный тоннель. То ли пытался вернуть должок за «спасение» от княжеской плахи, то ли полоумный северянин искренне верил в мою совершенно дурацкую и незаслуженная репутацию, наивно полагая, что если уж кто и сможет вывести его «мужиков из полымя», то только «кукушонок», которому «ни князья, ни лорды, ни колдовство нипочем».
Чертов баран!
Послышавшийся треск ломающихся костей пал под натиском болезненного вопля и забористой ругани — неестественно длинные пальцы ухватили великана и играючи оторвали его от ноги, увлекая к потолку.
Попытка протаранить тварь плечом и заставить ее выронить рыжего отозвалась лишь усилившейся болью и чувством беспомощности.
— Мужиков сбереги! Сбереги, или голову сносишь, кукушонок! К охотнику своему... — слова оборвались нечленораздельным воплем, сменившимся гнетущей тишиной, а затем и мерзостным хлюпаньем.
Вырвав чесалку из надутого бедра «микрофонщика», я с ужасом уставился на возвышающуюся спину, по которой бегали четко различимые судороги. Чем глубже погружалось обмякшее тело сотника в бездонную пасть, тем быстрее и заметнее по пиксельной шкуре сновали живые бугры. С пугающей скоростью, срубленная культя надувалась и вытягивалась, будто воздушный шарик, вновь принимая форму деформированной лапы.
С каждым новым мгновением тварь становилась чуть больше и шире, приобретая пусть и все еще гротескный, но уже более натуралистичный вид.
Вместе с исчезнувшими в пасти валенками прервалось и хлюпанье. Чудовище дернуло заново отросшей рукой — на отращенной семипалой кисти отчетливо заблестели длинные когти.
Зашибись, оно еще и прямо на глазах мутирует! Эволюция, чтоб ее...
Валить! Валить отсюда нахрен, изобрести напалм и залить всю эту канализацию пока не лопнет! Или еще чего сообразить — хрен знает. Но такую срань на кулачках точно не забороть.
Поглядев на лежащий на полу обломанный клинок и оценив, как снующие бугры начинают исчезать, я стиснул зубы и захромал по тоннелю, со всей скоростью, которую позволяла острая резь в груди.
Естественный страх потустороннего сдался под напором истеричной рации, бьющей изнутри. Но вместо рыжей бороды, в голове мелькали юношеские глаза.
Давно и тщательно позабытая сцена, где еще живой «микрофонщик» неумело матерится, выпихивая меня из окна многоквартирного дома, куда вот-вот должен залететь танковый фугас.
Гребанный замполит с его «потеря командира — гибель подразделения». Всем голову заморочил, заставив несчастного пацана чисто на инстинктах предпочесть своей жизни — жизнь взводного. Дурачок и не догадывался, что я уже готовился спихнуть его под трибунал. Даже докладную записку сочинил, где во всех красках расписал ту злосчастную гранату, брошенную в подвал с беженцами.
А получилось, как получилось... Может поэтому у меня такой стояк на ротного воспитателя? Потому что мне проще винить его промывании мозгов личного состава, нежели признать, что солдат, которого я презирал и считал преступником — отдал за меня жизнь не задумываясь? Что я хреновый офицер и отказываюсь принимать простые вещи?
Что гребанный сотник, при всем его бессердечном слабоумии, куда более способный командир, жертвующий собой ради своих, а не своими ради чужих? Что пацан швырнул гранату вовсе не из-за жажды крови, а из-за банального страха за свое подразделение? Уж больно та палка из цокольного окна на ствол пулемета походила...
Твою-то мать, а ведь я почти поверил, что уж в этом мирке та история не повторится. Но какой там... Танков с фугасами у них нет, зато демонов — хоть жопой ешь. Детали меняются, а говно остается прежним. Очередной человек без раздумий отдал за меня жизнь, даже не догадываясь, насколько сильно я его презирал.
Твою-то мать...
Водоворот воспоминаний и противоречивых эмоций пополнился резким смрадом, — я обнаружил себя в коллекторе, окруженный недоумевающими бородачами, наперебой атакующими вопросами на тему страшных звуков, издававшихся из тупика.