Да, я очевидно заточен в какой-то темнице, похищенный ведьмой, и ожидаю своей участи — но кому какая разница, если этот придурок рядом?
Когда я сумел оторвать оледеневший зад от тонкой циновки и приблизиться к решетке преграждающей подъем в широкий зал, зачинающийся восторг оборвался на взлете. Старик выглядел настолько чуждо, насколько безжизненным казалось его лицо.
Пустой взгляд, вместо придурковатого прищура, безвольно опущенный подбородок, вместо кривой усмешки, тонкая струйка слюны, протянувшаяся с губ до самого пояса. Чем дольше я смотрел на возвышающегося над моей камерой истукана, чем больше различал деталей, тем сильнее казалось, что полные отчаяния визги, гуляющие между влажных стен, рождаются именно из моей глотки.
Но я молчал, дрожащим взором следуя по уродливому шву, что протянулся от затылка к виску. Переливаясь тусклыми стальными скобами, выбритый череп старика разделялся надвое дорожкой заклепок, напоминавшей звенья танковых траков.
Сколько бы я себя не щипал в отчаянных попытках проснуться, сколько бы ни пытался добиться внимания безмолвного истукана, результат оставался неизменным. Старик самозабвенно пускал слюни, уставившись взглядом в стену возле камеры. Видел ли он что-нибудь или огрызка его мозга хватало лишь на сохранение равновесия — ответить он уже никогда не сможет.
Это не очередная местная некромантия, не демоны, и даже не паленый самогон. Это гребанная лоботомия!
Капли свежей крови, пробивающейся из-под хирургических скоб на голове северянина, стекали по морщинистым щекам, будто какая-то его часть все еще могла осознать свою участь. Осознать и оплакать пустую оболочку, бывшую некогда живым существом.
На фоне его безжизненного лица, меркло все — и Киара, и вопли незнакомого мужчины, и стены тюремной камеры. Мне вдруг стало абсолютно насрать на все что произошло до и произойдет после.
Иррациональное чувство предательства и обиды. Видеть его в столь сломленном и беспомощном состоянии невыносимо. Даже истерзанный труп не оставил в душе такую рану. И как бы я не внушал, что это никакой не дед, а его пускающий слюни кастрированный обрубок — легче не становилось.
Ведь несмотря на все чудачества, он все еще оставался чем-то незыблемым. Даже там, в заполненной трупами канализации, где неведомая тварь заживо поглощала стражников одного за другим, отращивая все новые и новые конечности и грозясь если не пожрать весь мир, то хоть сильно надкусить один несчастный город — старик и бровью не повел. Наблюдал, изучал, искал выход. В полном молчании и решительной готовности. Без тени сомнения, без предательской дрожи в коленях, с четким понимаем, что ему предстоит совершить.
И нашел! Именно дед сумел загнать тварь обратно в ту жопу, из которой она посмела явиться. Весь в говне, с похабщиной на уме и маразмом во все седалище, но он сумел! Именно хрыч убедил князя в необходимости вылазки, и он же сумел зассать вампирские уши настолько, что бедная аутистка выполняет любой приказ без промедления. Про прилетевший на сцену протез вспоминать не стоит — уж сколько раз этот говнюк выручал мою бестолковку. И хрен его знает, сколько всего еще этот одноногий пьяница успел наворотить за моей спиной.
Сколько срани он повидал за свою жизнь, сколько сотворил? Через сколько невообразимых кошмаров сумел пройти? И все ради того, чтобы пускать слюни на стену, даже не в силах осознать своего положения. В итоге и такой человек оказывается не тверже спички. Доигрался козел старый… На жопе ему ровно не сиделось — допрыгался со своими дебильными заговорами! Говорил дураку, доведут кабаки и ведьмы до цугундера!
Обо мне лучше бы подумал, придурок…
— Кстати, по поводу ведьм… — я бегло охлопал себя по поясу, убеждаясь, что мне не оставили ничего кроме пустых карманов.
Всеми силами вытесняя глупую обиду и опустошение от осознания, что меня оставили в этом мирке совершенно одного, я всеми силами старался переключиться на что-нибудь другое. Месть, секс, бухло, наркотики — что угодно, лишь бы не смотреть в эти пустые глаза и не видеть в них свое возможное будущее. С сексом и бухлом в одноместной камере туго, а вот с местью… С ней тоже чало, но еще не вечер, как говорится.
В любом случае, кулачки погрызть и слезы полить я всегда успею.
Каморка напоминала утопленные в пол бассейны из салона, пополам с миниатюрной версией канализационного коллектора. Если бы не мох на неровной каменной кладке, можно было подумать, что нахожусь в смотровой яме под эстакадой для ремонта автомобилей. Разве что чересчур глубокой и с решеткой не над головой, а под сильным углом. Пол еще неровный, блин — не камера, а кишка какая-то. Наверное, если составить схему, то каморка будет напоминать изогнутую солдатскую ложку, с решеткой между черпалом и перемычкой.
Блин, судя по высоте потолка и влажности, я либо в каком-то замке, либо в натуральном подземелье. Уж не под холмом ли? Это прояснило бы как Киара дважды сумела зайти и выйти из лагеря незамеченной. Правда, а кому придет в голову строить темницу под какой-то вшивой деревней? Это же хлопот не оберешься, а толку ноль — ни секретности, ни удобства.
Пока я осматривал каморку, на смену душераздирающим воплям пришла напряженная тишина. Грязно-багровая струйка, просочившаяся под решеткой на уровне моей головы, принялась мерно стучать по берцу.
Стараясь не смотреть на безвольное чучело, бывшее когда-то самым близким мне человеком, я подтянулся на раздражающе крепких прутьях, пытаясь разглядеть хоть что-то кроме овального потолка. Повезло, что по местным меркам мой рост считается довольно высоким, — большинство бы и до решетки не дотянулись.
Голова уже прижалась к потолку, когда мне наконец удалось различить причудливую люстру, напоминающую карусельку из игрушек, что обычно подвешивают над детской кроватью. Но вместо блестяшек и улыбающихся рожиц к потолку крепилась причудливая система зеркал, отражающая свет единственной свечи, заставляя ее в одиночку заливать широкий зал сияющим светом.
— Даже не поймешь, то ли экономят, то ли транжирят… — выдохнул я, пытаясь отвлечься от ощущения чужой крови, льющейся на мои колени.
С нормальными зеркалами у местных трудности, и они предпочитают полированные пластины из металла. Самые дешманские из жести и бронзы, самые качественные из серебра. И тем страннее увидеть гладкие, пусть и мелкие зеркала без искажений. Местные даже стекла по настоящему гладкими выдуть не могут, не то что зеркала…
Устав рассматривать потолки, я уже собираясь спрыгнуть и поискать способ вырвать решетку, но вдруг под люстрой показалась копна фиолетовы волос. Склонившись над чем-то булькающим, Киара лязгала неведомыми инструментами, будто забивая гвозди или вбивая скобы.
Желание обматерить ведьму с ног до головы и красочно описать ее близкое и незавидное будущее напоролось на плохо осязаемое сомнение. Фиолетовые-то может и фиолетовые, да только как-то уж слишком близко эти волосы к потолку. Киара же ростом с пулемет Калашникова. — от горшка два вершка. Не на ходулях же она там ковыряется?
Догадка получила подтверждение, когда у самой решетки мелькнуло облегающее черное платье. Заметив меня, макакой свисающим с решетки, ведьма самодовольно оскалилась, позабыв про огромную склянку в руках, больше напоминающую стеклянный бочонок:
— Будешь пялиться на меня еще пристальнее — синяк оставишь!
Выпяченные груди и искренняя радость в ее голосе едва не заставили меня перегрызть решетку зубами. Даже если бы она зловеще захохотала, а затем устроила часовую лекцию о своих черных планах покорения мира — и то не так обидно бы было.
Психопатка сперва недоуменно подняла бровь, явно желая высказать что-то едкое, но заметив стоящего возле стены деда, разочарованно выдохнула:
— Опять забыл — просила же запереть…
— Не заставляй меня ждать! — с яростным дребезгом, в стену прилетело обломанное лезвие скальпеля. — Печень необходимо помещать в раствор без промедления!
Певучий мужской голос заставил ведьму нервно вздрогнуть и покорно засеменить со склянкой наперевес. Не успел я задаться вопросом, какого хрена происходит, как раздался дребезг бьющегося стекла и по желобу до решетки устремился ручеек бесцветной жидкости, пахнущий хлоркой пополам с чем-то сладко-приторным.