— Прощай!
— Ты слышишь? — вскричала Анна Богдановна, взглянув на дочь. Последняя ничего не слышала, но выражение лица матери заставило ее испуганно метнуться к двери:
— Мама, идем!
Анна Богдановна тоже пошла к двери, но на ходу, повернув голову, она стала смотреть на потолок. Огромная, темная голова снова закивала и обеим женщинам послышались гробовые звуки:
— Прощай — прощай!
— Сердце мое разрывается от ужаса, — вскричала Глафира, выбегая за дверь.
Анна Богдановна вдруг остановилась.
— А моя Зоя, моя бедная Зоя!..
— Оставьте ее, — донесся голос Глафиры. — Она теперь в отчаянии, потому что не находит больше Тамару. В припадке бешенства и отчаяния она заперлась в комнате с какими-то мужчинами, я посмотрела и, о ужас: там пляска, хохот, беснование, какой-то стон, визг, как будто на празднике сатаны.
Комната опустела.
II
В то время, как происходил разговор Анны Богдановны и Глафиры, по лесу шла измученная Тамара, отыскивая Леонида. Прошел день и наступила ночь, с черных облаков прогремели раскаты грома и на момент вершины деревьев осветила блеснувшая молния, а Тамара продолжала блуждать, сбиваясь с дороги и почти падая от усталости. Ей все казалось, что над нею кто-то жестоко насмеялся, но она не знала, кто — Леонид или какой-то дух в его лице. Она, однако же, ни на минуту не забывала о своем торжестве над Леонидом-животным, которого она жгла поцелуями своими, заставляла его томиться жгучей страстью к ней. Кого же она теперь увидит — этого Леонида, или другого — «с печатью священных дум на челе и молнией в глазах»? Ей мучительно хотелось знать это и, не смотря на ее ужас перед этим непонятным раздвоением его, безумно хотелось снова овладеть им и приковать к себе уже навсегда.
Усталая и голодная, с бледным, изнуренным лицом, в своем черном наряде, она прошла еще некоторое расстояние и повалилась на траву, заливаясь слезами досады и оскорбления. Вдруг, откуда-то издалека, послышались звуки скрипки. Она привстала, прислушиваясь. Среди воя ветра, ударов грома и шума крутящихся листьев, звуки скрипки то затихали, то снова росли и казалось, кто-то кричит, измученный и покинутый всеми. Тамара поднялась и быстро пошла со страхом, думая, кого она увидит — безвольного, чувственного человека или непонятное, могучее существо, сверкающее светом иного мира.
Леонид играл.
Луна то выплывала из-за туч, то снова скрывалась, заволакиваемая облаками. Деревья гнулись и листья на их вершинах шумели в воздухе.
Толпа рабочих, пришедших в лес видеть прежнего хозяина, чтобы просить его возвратиться в свой дом, и бывшие рабочие — бродяги — все стояли молча и неподвижно под очарованием мучительно-сладостной игры Леонида. Серафим Модестович стоял посреди толпы, дружелюбно положив руки на плечи двух стоящих рядом с ним рабочих. В некотором расстоянии от толпы, прислонившись к дереву, стояла Роза. Вдруг почему-то она вздрогнула и бессознательно, повинуясь какой-то силе, обернулась: в нескольких шагах от себя она увидела устремленные на нее два жгучих глаза, сверкающие на алебастрово-белом лице…
Леонид играл.
Раздался удар грома, сверкнувшая в черных облаках молния осветила лес и лица рабочих, казавшиеся теперь бледными и одухотворенными.
Леонид поднял смычок над головой и возгласил:
— Мир вам.
Люди вздрогнули и все глаза сверкнули любопытством.
— Да будет в сердцах ваших мир, ясная совесть и понимание, кто вы и зачем живете. Вы — природа в малом и по лицу ее — небу учитесь познавать себя. Смотрите, как мрачно ходят облака под ним: так человек в гневе мрачно нахмуривает брови свои; смотрите, как змеится в тучах молния: так огонь ярости вылетает из глаз ваших; слушайте гром в облаках: таков и ваш голос, когда в вас поселится зверь бешенства. Вся вселенная, — это только видимое тело невидимого духа — разума и потому говорю вам, вы вечные духи, искры великого пламени. Будьте, как орлы в своем полете в вышину и как ягнята, столпившиеся в кучу, когда на вас идут с ярмом и кнутами лукавые и злые безумцы мира сего. Не бойтесь их и не враждуйте с этим миром, потому что, говорю вам, вы духи, а мир — тьма и разбой. Пусть дух ваш пылает в вас, как вечная искра духа-отца, пусть сила ваша раздробляет головы змей, страстей гнева и греха, будьте спокойны и могущественны, и тогда, если вы скажете этим деревьям: «Наклоните головы», они двинутся к вам и преклонят пред вами свои зеленые вершины…
Он внезапно остановился, как бы споткнувшись о последнюю фразу, и в этот же момент сотни глаз, смотрящих на него, широко раскрылись в выражении изумления и страха.