Леонид уже не ходил, а бегал по комнате, так как теперь душа его была объята пламенем восторга и увлечения под влиянием надуманных им в течение долгих ночей мыслей. Кружась по комнате и сверкая глазами, он вдруг снова остановился.
«Но не это самое важное. Есть еще вид метафизических атомов, которые заключены в магнит, электричество, радий и другие еще не открытые силы. С магнитом вот что происходит: монады его при приближении к железу рассыпаются в нем и совершается притягивание не мертвой материи, что абсолютно невозможно, а притягивание живых существ живыми. Если же оторвать магнит от железа, то последний оказывается превращенным в магнит, что совершенно понятно: магнитные существа вошли в него и обнаруживают в нем свои силы. Электричество — бесчисленное скопление особого вида монад-молний. Так как это духовные вечные сущности, то для них пространства не существует. Теперь я дошел до разрешения вопроса: какие силы действуют во мне, когда, повинуясь моей воле, мертвые являются предо мной, предметы поднимаются и инструменты играют. Во мне выработались силы, однородные с электричеством — бесконечное количество монад-молний. Под влиянием моей воли монады производят во мне вихри, исходят из тела моего и, так как они обладают сознанием, действуют на желаемые мной предметы или, образуя вихри вокруг астрального существа, притягивают его, как магнит и, материализируя его, делают видимым для моих глаз. Каждый атом — вечность, каждое живое существо — бессмертие в бесконечной цепи превращений, каждое нарушение добра, справедливости, самоотречения — страдание, а освобождение духа от нашей материи, от всех обольщений земли — свобода, независимость, свет, радость, счастье. Там, где-то в безграничном пространстве вселенной, плавно пролетают великие духи-цари, без корон и скипетров, но с челом, сверкающим молниями и с такой силой, что по их воле миры распадаются в пыль, они зовут меня, к ним стремлюсь я, и с каждой жизнью буду подыматься выше по ступеням миров, пока чело мое не обовьет венец всевидящей мудрости, полного совершенства и пока могучие силы не вложат в мою руку ветвь совершенной любви, отражающей в себе все существа. Только такая цель жизни достойна человека — сына великого Разума».
Он стоял среди комнаты, вытянутый и ровный, как трость, и в высоко поднятом лице его отражался отблеск горевшего в нем пламени, губы его были твердо сжаты в выражении непоколебимой воли.
В это время маленькая дверь неслышно раскрылась и в комнате появилась фигура, закутанная в красную шаль, и беззвучно стала у двери. Лицо невысокой, стройной фигурки было тоже чем-то задернуто, так что видны были только спускавшиеся на лоб черные волосы и жгучие черные глаза.
Леонид продолжал стоять неподвижно и глаза его, не отрываясь, смотрели на портрет Медеи. Вдруг он с силой вскричал:
— Медея, твое тело лежит в земле, но сила твоя перешла в меня, в каждый нерв мой и, хотя ты теперь — странница в эфирной бездне, но водишь меня по кругам мудрости, любви и совершенства к высоте могучих существ.
«Безусловно, сумасшедший, — проходило в это время в голове фигурки в красном, — как бы ни было, однако, мне надо заставить его преклониться передо мной или перед моим телом, это для меня безразлично. Сын неба должен признать власть греха: тогда он уже не будет сыном неба, а червем, раздуваемым огнем похоти и ползающим у моих ног».
Здесь мысли Тамары прервались, так как Леонид, нагнувшись к портрету Медеи, стал смотреть на него с необыкновенным выражением в глазах и это ее испугало. Чувства Тамары к Леониду отличались большой сложностью. Она ненавидела его, как человека, посягающего разрушить тот храм дьяволу, который она возвела в душе своей, и в тоже время оригинальность его и то, что он не похож на других, восхищали ее, усиливая в ней желание заставить его ее любить.
Леонид, продолжая смотреть на портрет Медеи, опять воскликнул:
— Дух мой растет и минутами, мне кажется, выходит из меня. Медея, как я хотел бы, чтобы мы, как два вихря, понеслись в бесконечном эфирном океане.
«Еще чего недоставало, — снова прошло в голове Тамары. — Нет, как угодно, а я выкину какую-нибудь штуку сейчас же. Если он в самом деле полетит с этой идиоткой, то мне придется умереть от ужаса, и потому необходимо возбудить в нем иного рода чувства и я в этом, конечно, и успею, если только он не совершенное дерево».
С этой мыслью она шагнула вперед и, закрывши совершенно лицо красной маской, стала против Леонида.
Некоторое время он смотрел на нее с выражением крайнего изумления, но потом это выражение внезапно сбежало с его лица и он спросил совершенно просто:
— Вы кто такой?
— Самый сильный дух, могущественней вашей Медеи, — не своим голосом отвечала Тамара, увлеченная мыслью, что здесь возможна очень интересная игра. К ее крайнему удивлению, однако же, он улыбнулся какой-то детски простодушной улыбкой, как умел улыбаться только Леонид № 1 и, видимо, сразу поняв, что кто-то вздумал подшутить над ним, проговорил:
— Напрасно вы думаете, что меня так легко ввести в заблуждение. Вы не дух, хотя каждая женщина — змий-искуситель и каждая правнучка Евы — дух в бесовской оболочке. Прекрасная дама, меня нельзя ни обмануть, ни соблазнить: вокруг меня невидимые силы, давно уже обратившие в безвредного червя того змея страсти, который таится в каждом внуке Адама.
Глаза Тамары, из двух отверстий ее красной маски, засверкали жгучим пламенем, и шагнув ближе к нему, она страстно проговорила:
— Один владыка на земле — царь зла, со злой шаловливостью разрушающий всякое добро, очаровательно смеющийся над вашим мучеником — распятым Назареем — и всеми подобными ему и посылающий к самому небу стрелы, отравленный ядом насмешки, и во всякое сердце — стрелы опьяняющего сладострастия.
Она приостановилась. Пламенная уверенность звучала в переливах ее голоса, переходя моментами то в нежность и страсть, то в полные гнева угрозы.
— Все сердца пылают огнем и, только испытывая огонь этот, жар опьяняющих поцелуев бога любви, страстное трепетание, только кружась в оргии ненасытной и всегда пламенной вавилонской Астарты — только тогда упоенный сын земли, в восторге воспевает хвалу всем демонам ночи. Глупец, ты охладил сердце твое, превратив его в мягкий холодный воск, на котором отпечатались все добродетели. К чему это? Твои взывания к каким-то астральным созданиям и мертвецам, блуждающим, по твоему мнению, где-то в пространстве, делают тебя самого странным, больным существом. Эти воздушные господа выпили горячую кровь тела твоего, перелив в него свой могильный холод, посыпали пеплом голову твою, в руки вложили посох и сердце наполнили мученичеством и слезами. Смотри на себя, ты молод, но ты стар: в твоем теле лениво течет кровь пустынника-аскета и, едва зародятся в голове твоей мысли о наслаждении, как их рассеивает могильное дыхание твоих мертвецов. Ты весь устремился, к небу, забывая, что небо с его населением для нас совершенно неизвестная страна. Безумный человек, пойми, что твои астральные гости тебя бессовестно обманывают: добродетель — тяжелые оковы, крест на Голгофе, пытки и терновые венцы, и те, которые принимают безропотно все эти подарки вашего небесного тирана, бестолковый народ, доводящий себя различными самовнушениями до состояния не ясновидящих, как думаешь ты, а сумасшедших и идиотов… Молчи, я еще не окончила…