Произнося последние слова, Тамара гневно топнула ногой, заметив, что по лицу Леонида забегали морщинки, показывающие, что в душе его царствует теперь смех.
— Слушай, глупый ты человек, вот я тебе расскажу сказочку. Когда-то на небе находился лучезарный благородный архангел, ясно понимавший, что совершенная чистота и добродетель — Бог — совершил ужасающую несообразность: сотворив материальные миры и подчинив человека законам материи, плоти и крови своей, Он в то же время оплел его сетями различных добродетелей, родина которых там, в небесах. Архангел понял, что ошибка эта породит раздвоение в человеке, так как одни силы тянут его к небу, другие цепями страстей приковывают его к земле, что в будущем это образует бури в сердцах и бесконечные страдания. Он был справедлив и благороден и потому, пылая негодованием, собрал великие сонмы подчиненных ему ангелов и произнес полную гнева речь. Я не знаю, какие именно слова говорил он, но думаю, что они были ужасны: все небо горело молниями, от которых дымились крылья ангелов, а миры дрожали, как в агонии, пронзаемые огненными копьями молний. Старый деспот, почувствовав бессилие свое унять эту первую великую революцию в небесах, далеко ушел от своих бунтующих ангелов в глубокие недра небесных покоев. С тех пор Его никто не видит и небо стало безмолвной пустыней, потому что молниеносный архангел со всем сонмом своим сорвался с вершины. Здесь, на земле, он стал называться Сатаной, а ангелы — демонами. Тысячелетия идет вечная борьба между Сатаной и Богом. Кто из них прав — это всем говорит простой, здравый рассудок и, так как они никогда не сведут своих старых счетов, то устремляться к небесам, отворачиваясь от горячих поцелуев земли, могут только слабоумные или безумцы. Знайте, Леонид, я давно уже храбро стала под черное, гордо развевающееся знамя моего милого молниеносного Сатаны и никогда не раскаюсь в этом. В моих жилах течет кровь, как бурная река, к груди моей приливают силы жизни и зовут к наслаждениям, в голове моей — целые вихри мыслей, сжигающие всех богов, которым поклоняются слабоумные люди, и раскрывающие мне дверь земного рая. Все цепи добродетелей Сатана снял с меня и потому я свободна в пороках своих, как свободна от всяких укоров совести тигрица, отдыхающая под пальмой на растерзанном ею теле святого отшельника. Он молился и истязал себя и вот награда отдыхающего где-то в небесах Творца: его кости разнесет знойный ветер пустыни, а мясо его будет прогуливаться по пищеварительным органам зверя, слепо повинующегося противнику великого идеалиста вселенной, адреса которого, впрочем, я совершенно не знаю.
Тамара говорила все это бурным, волнующимся голосом, в котором моментами слышался то гнев, то страстность, то восторг, то нежность. Только при последней фразе в голосе ее прозвучала ирония. Леонид в течение всей ее речи стоял, все ниже сгибаясь и опуская голову, и лицо его делалось то иронически-важным и строгим, то удивительно грустным, точно обвеянным черной тучей, то смеющимся, и тогда тысячи морщинок, точно в какой-то пляске, пробегали по лицу от лба к его губам. При последней фразе Тамары лицо его смеялось, хотя в то же время в нем было что- то больное, грустное, плачущее. Она долго смотрела на него и в душе ее все сильнее подымался гнев. Она видела, что не достигла цели. Его лицо бесило ее, и чем меньше ее слова действовали на него, тем с большей неудержимостью ей хотелось на него наброситься, дать ему почувствовать свою силу женщины. Так как она не обладала глубиной мысли и знания, то ее речь ей самой представлялась молнией, которая должна зажечь в нем пожар желаний и страсти. И вот, глядя на него, она видела, что никакого пожара не получилось: он смеется. Гневно топнув ногой и сверкнув глазами, она волнуясь заговорила снова:
— Ты молчишь и только смотришь на меня, глупо усмехаясь. Согласись, глупец, я рассеяла всех твоих астральных страшилищ. Если даже признать их существование, то ведь кто они? Рабы небесного идеалиста-мучителя и их существование призрачно, как сны, потому что они только тени в царстве теней, так как без тела не может быть ни удовольствия, ни радости, ни жизни. Забудем же об этой тысячелетней борьбе царя небес с владыкой мира: все равно их раздорам не будет конца. Царь материи никогда не перестанет жечь сыновей земли всеми огнями грехов, страстей и пороков, открывать двери земного рая послушным ему, давать им все радости жизни и, наоборот, тех, которые стремятся к небесам, обращать в нищих, налагать оковы на них, заключать в тюрьмы, возводить для них виселицы и разбрасывать по всему их пути камни и колючие тернии. Переменить все это ты не можешь и бороться с неумолимым законом жизни и материи дерзает только упрямый идиот. Святость в этой жизни — смешное явление, а в тебе она прямое уродство, потому что ты молод и богат. Царь мира этого рассыпал у ног твоих золото, показывая этим к тебе свою благосклонность: подними свои миллионы и двери всех наслаждений для тебя раскроются. Не сделаешь этого, так знай: такой бунт перед силами жизни наказывается моим богом страшной карой — безумием. Свет ума твоего померкнет, ты как зверь будешь рычать, смотреть на астральных страшилищ твоего бреда и биться головой о стены где-нибудь в доме умалишенных. В таком исходе ты не можешь ни капли сомневаться. Уже теперь все начинают думать, что твои пророчества и виденья — просто помешательство. С каждым месяцем ты идешь все дальше в этом направлении, всех раздражая, мешая всем жить и порождая к себе ненависть. Ты уже привел своего отца к безумию, но он уже очень стар, тиранствовал и потому это тебе прощается. Смотри, не раздражай больше своих сестер и всех окружающих и знай, что если они и будут щадить тебя, то вот что неминуемо случится: явится полиция и объявит, что такого безумца держать на свободе нельзя. Леонид, я пришла спасти тебя. Хотя я дочь ночи и греха, хотя демон заключен в груди моей, но во мне все-таки есть уголок для участия к тебе и сожаления. Я не рисуюсь добродетелями и даже больше: просто отрицаю их, как чепуху, в этом мире, но тебя мне все-таки жаль. Слушай<ся> мудрости моей: будь порочен, не бойся грехов, оплетись с ними душой и телом, как со своими возлюбленными женами, наслаждайся, блаженствуй, пей, веселись и ты будешь в полной безопасности. Лучезарный царь мира сего зажжет ярким светом ум твой, разольет в теле твоем страсти и желания, — люди воспоют тебе хвалу и ты сам почувствуешь силу своего ума, блеск остроумия твоего, гибкость твоих рук, которыми ты будешь жадно схватывать золотые яблоки, в изобилии разросшиеся на дереве познания зла после того, как Ева, по совету благожелательного сатаны, села одно из них и, почувствовав блаженство, не пожелала больше находиться в снотворном и глупом раю.
Голос Тамары зазвучал иронией и она умолкла. Из двух отверстий красной маски глаза ее пристально и с любопытством смотрели на Леонида. Он стоял, согнувшись, опустив голову, и точно могильные тени на лицо его легли грусть и сокрушение, в то время, как в глазах, укоризненно и печально устремленных на Тамару, светились слезы.
— Что же ты молчишь? — тихо спросила она.
Он молчал и только немного спустя из уст его глухо вырвалось:
— Все?
— Да, я все сказала, — ответила она.
Он продолжал молчать.
Теперь в нем всецело царила печаль и, всматриваясь в себя, ему казалось, что кто-то плачет в нем и что слезы, скатываясь одна за другой, со звоном падают на дно его духовной бездны. Что-то пело и звенело в нем и страдание грусти охватывало его все сильнее.
Пока Тамара с гневом укоряла его за его стремление к свету иного царства, призывая к наслаждению и грехам, пока рассказывала сказку о борьбе Бога с сатаной, Леонид в душе только смеялся, находя все это очень забавным. Потом, однако же, когда Тамара стала обрисовывать его положение в семье и говорить о ненависти всех к нему, в нем начала рождаться все большая скорбь. Он ясно видел, что она во многом права. Да, его стремления к истине и добру вызывают в людях ненависть к нему, а в его сестрах — в особенности. Отец его, по его мнению, погибал в омуте всяких пороков и заблуждений: словами истины и любви он вывел его из тьмы к свету. И вот никто не понимает, что он внес свет в ум его, совесть — в сердце, и как раз в то время, когда глаза его раскрылись, чтобы видеть и сердце — чтобы любить, объявили, что он сошел сума. Он не мог не понимать, что самое сильное чувство у людей этих — жадное влечение к деньгам и что перед этой силой вянут и хиреют и любовь, и правда, справедливость и честь, умный превращается в безумца, а подлец часто ими наделяется всеми совершенствами. Да, если бы он не знал всего, что знал, то подумал бы, что Тамара права в утверждении, что в этом мире властвует дух зла. В основе его внутреннего мира была глубокая неиссякаемая доброта, подобно светлому ключу, бьющему с глубины гор, и мучительная любовь к людям; но добро и истина одно, и потому в нем сейчас же начинались страдания, как только истина затемнялась в его уме, и отсюда все его жадные искания правды в этой жизни и жажда раскрыть вечные тайны за пределами ее. Все, что ему казалось несправедливым, болезненно поражало его, как стрела, вонзавшаяся в сердце.