Тебе кажется, что большая часть мыслей из этой чертовой книги хорошо тебе известна, ты почти уверен, что когда-то они приходили в голову тебе самому. Но вместе с тем ты обнаруживаешь в них нечто новое, хотя прекрасно знаешь, что прочел эту книгу давным-давно — лет двадцать назад. Однако вовсе не желание почитать что-то побудило тебя достать ее с полки и всматриваться в фотографию незнакомого тебе человека на задней обложке. Ты захлопываешь книгу и знаешь, что тебя снова обволакивает как дым невидимое облако пыли. Под электронным микроскопом, вероятно, хлопья пыли были бы бледно-зеленые или желтоватые — от выцветшей занавески, которую при чтении ты всегда отодвигал, потому что маленькое окошко выходило на глухую пожарную стену соседнего дома. В разноцветном снегопаде должны были бы парить также и волокна древесины, поскольку ты все ходил и ходил взад и вперед по своей узкой комнатке, и с каждым шагом старые половицы стачивались и разлетались по всей комнате вместе с пылью. Читая книгу, ты ожидал чьего-то прихода. Стоит только направить свои воспоминания на маленькое окошко, выходившее на глухую стенку соседнего дома, и светлое пятно сгущается до светло-рыжей челки сочного латунного цвета, не выгоравшей даже летом. Всплывает в воспоминаниях прозрачная нейлоновая блузочка и почему-то вызывает представление о черных пылинках, хотя вряд ли такие даже и бывают.
На твой мизинец — левый, — который стопорит нижний край книги, чтобы она не сползала, воздействуют импульсы, которые, однако, не мешают процессу чтения. Инга была грустной, она горевала о своем отце. Она пришла с кладбища, и ее блузочка хранила еще запах хризантем. Но все дело было в том, что ее отец не был похоронен на кладбище. Он остался где-то в степях Европы, как она говорила, вдали от человеческого жилья. Ей осталась от него только фотография, и она всегда носила ее с собой. И когда приходила к тебе — тоже.
Ты продолжаешь перелистывать книгу, не читая. Равномерный шелест длится долго, слишком долго, и, когда ты это замечаешь, ты ставишь книгу обратно на полку, идешь к окну и открываешь его, возвращая себя к мысли о пыли, которую невозможно увидеть невооруженным глазом. Ты размышляешь об уличной пыли, которая тоже не всегда видна в воздухе, но ведь тем не менее она всегда есть, и все покрыто серовато-желтым слоем этой пыли. В погожий, сухой день ты даже можешь чертить узоры на мебели. Когда дует ветер из степей, говорила она, он приносит частичку праха моего отца. И в то же мгновение тебе становится ясно, почему, еще до того как ты открыл книгу, ты думал о пыли. И почему ты пристально разглядывал портрет незнакомого человека на обложке. И почему тебе на память пришла именно эта фраза.
И опять ты долго сидишь у письменного стола и вдыхаешь холодный воздух, который волнами веет в окошко. Под электронным микроскопом это были бы волны огромных, тучных хлопьев, колеблющиеся жгуты толщиной с руку. Эти удивительные хлопья были когда-то домом, столом, лодкой, деревом, скалой, комом земли, травой или платьем, книгой, колыбелью, гробом и человеком. Ты снова взглядываешь на корешок книги, встаешь, ходишь взад-вперед по комнате, заложив руки в карманы, снова, конечно же, вздымая клубы пыли из ковра, и опять берешь с полки книгу, закрываешь окно, еще раз глубоко вдохнув свежий воздух: людей, столы, дома, книги, деревья, комья земли с пашни, лодки, гробы, траву — и начинаешь наконец читать. Возможно, при этом ты чувствуешь что-то такое еще, в чем уже не хочется разбираться.
СОДЕРЖАНИЕ
К. Ковальджи. Предисловие
НОВЕЛЛЫ
АНА БЛАНДИАНА[19]
За городом. Перевод А. Старостиной
АЛЕКСАНДРУ ИВАСЮК[20]
Охотничий рог. Перевод М. Кожевниковой
ДЖОРДЖЕ КУШНАРЕНКУ
Корабль гладиаторов. Перевод А. Ковача
ИОАН ЛЭКУСТЭ
Сон про волка. Перевод Т. Свешниковой
ТЕОДОР МАЗИЛУ
Простокваша и познание мира. Перевод Т. Свешниковой
НОРМАН МАНЯ[21]
Свитер. Перевод С. Флоринцевой
НИКОЛАЕ МАТЕЕСКУ
Виноватые. Перевод А. Старостиной
ГЕРТА МЮЛЛЕР
Весь день лето. Перевод И. Щербаковой