Румынские писатели по-разному и с разных сторон возвращаются к этой теме. Происходит это не только потому, что фашизм и сегодня угрожает миру, а еще и потому, что самой Румынии пришлось при режиме Антонеску столкнуться с рыцарями «нового порядка», пережить национальную трагедию. Полны сарказма новеллы Марии Холмея «Покоритель мира» и Джордже Кушнаренку «Корабль гладиаторов» — в обеих беспощадный сатирический гротеск, страшный и нелепый образ диктатора, чем-то напоминающий чудовище из «Осени патриарха» Г. Г. Маркеса и видения Ф. Кафки…
Условность, притчевость, сгущенность красок призваны с наибольшей убедительностью достичь намеченной цели. Это, если можно так выразиться, философская фантастика. Но есть и другая. Перейдя к рассказу Аны Бландианы «За городом», невольно вспоминаешь вопрос М. Рощина «Фантастика или поэзия?» — так называлось его послесловие к рассказам писательницы, опубликованным в журнале «Иностранная литература» (1985, № 3). Рощин не без оснований считает этот рассказ сродни многим нашим произведениям «деревенской прозы» (надо непременно добавить: по сути, а не по форме!). Он пишет: «Несомненна социальность и актуальность этого рассказа, есенинская, можно сказать, печаль об «уходящем»… Но какая здесь замечательная и мощная метафора гремящего над миром колокола, который разбудила героиня…»
Фантастика здесь действительно особая: полуявь, полусон или и то и другое вместе, где неразрывно слиты воспоминания, страхи и предугадывания. И несомненность поэтической правды. Неудивительно, ведь автор рассказа — известная поэтесса, ее стихи не раз печатались в наших журналах и сборниках…
Персонифицированная, воплощаемая метафора все чаще и охотней проникает в прозу молодых — и не только молодых румынских писателей (да и не только румынских, будем справедливы!). Фильмы талантливейших современных режиссеров, таких, как Бергман, Феллини, Антониони, не могли не повлиять на художников слова. Экран открыл, что мысли, мечты, желания можно показывать, а не излагать, и что воображаемое является тоже частью реальной человеческой жизни, как в древности — мифы, как в детстве — сказки, как в юности — вымыслы… В рассказе-повести «Антония» Эуджена Урикару развертывается жизнь женщины, тоскующая душа которой рвется из рутины, обыденщины к чуду любви. Антония словно пробуждается, все четче проступает в ней личность, многомерно и трепетно воспринимающая жизнь. Это и есть то главное, что автор хочет нам внушить, передать, поэтому так ли уж важно, чему больше принадлежит загадочный бродяга с конем по кличке «Орлофф» — реальности или мечте? Это же относится и к рассказу Иоана Лэкустэ «Сон про волка», где старый голодный волк на самом деле замерзает ночью у вокзала, но это не мешает ему быть одновременно и метафорическим лейтмотивом, связующим драматические судьбы героев повествования.
Несомненно: поэтическая многозначная метафора получила право прописки и в области прозы. Однако это не означает, что вытесняются из творческой практики старые средства «обычного» повествования, основанные на выразительности языка, проникновении в психологию, то есть на извечной специфике словесности, которую нельзя возместить кинематографическими эффектами.
Поэтому когда рассказчик рассказывает, он делает незаменимое дело, дает читателю возможность общаться с писателем, как бы вступать с ним в доверительные отношения, беседовать с ним и с его героями наедине. Не буду перечислять остальные рассказы, хочу отметить лишь некоторые из тех, что написаны в традиционной манере. Это бесхитростная, слегка озорная и ироничная зарисовка Ханибала Стэнчулеску «Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою» и совсем непростая миниатюра Сорина Преды «Отто Шмидт», возвращающая нас к мысли о том, что есть вещи, над которыми никакая демагогия вражды не властна: пожилой немец через тридцать лет проезжает по тем местам в Румынии, где бывал во время войны, где любил девушку Маргарету и где теперь, на склоне лет, встречает ладного парня, может быть, сына… Остры и лаконичны новеллы Ф. Шторха, румынского писателя, пишущего по-немецки. Его излюбленное оружие — тонкий психологизм, парадоксальность наблюдения. Вот в «Признаках жизни» знаменитый писатель, который не в состоянии написать письмо своей старой матери — так он испорчен сознанием значительности собственного эпистолярного наследия. Эстетская претенциозность стиля приводит к нестерпимой фальши, ему становится стыдно перед бесхитростной искренней женщиной, своей матерью… Запоминается и молодая женщина, что в безудержном стремлении осчастливить, облагодетельствовать любимого лишает его всех ему привычных мелочей, заменяя их на «лучшие» и тем самым бесповоротно теряет его («Поющие часы»)…