— Я не голоден. И к тому же меня уже давно ждут.
— Ты привык не к хлебу и воде, — сказала женщина, — Тогда давай я хотя бы осмотрю твою руку — в благодарность, что проводил мою дочь через лес.
— Ты… — Хаген невольно поднял руку и уставился на перчатку. — Откуда ты знаешь?..
— У меня есть глаза, чтобы видеть, господин. Сними перчатку, я обработаю рану. У меня есть целебная мазь.
И не успел он возразить, как старуха стянула с него перчатку. Скрюченные руки оказались на удивление сильными, кожа была нежной и гладкой, как у юной девушки.
— Выглядит не очень хорошо, — проговорила она, — Рана откроется, если ее не прочистить и не перевязать. Сядь вон туда и подожди немного.
Хаген молча повиновался. Старуха тем временем опять открыла сундук и, бормоча что-то себе под нос, принялась в нем копаться. Ее острые, костлявые лопатки торчали, точно пара крыльев, проступая из-под темного платья. Она низко наклонилась, и Хаген брезгливо отметил, что голова ее была покрыта струпьями.
Взгляд выхватил из темноты продолговатый предмет, висевший над дверью напротив. Не сразу в тусклом свете очага Хаген рассмотрел, что это был деревянный крест, похожий на тот, что висел у старухи на шее. Прямо под ним висели палочка для рунического письма и серебряный молот Тора.
Хаген удивленно вскинул брови. Старуха вернулась, неся в руках глиняный горшочек, наполненный вязкой темно-серой массой — очевидно, это была ее мазь.
Жестом Хаген показал на крест и молот:
— Как такое возможно? Христианский крест и эти, — он многозначительно подчеркнул слово, — языческие символы?
Старуха усмехнулась.
— Возможно, — отвечала она, — Вполне возможно, Хаген из Тронье, — Она развернула чистый платок и деревянной ложкой положила на него слой мази. Резкий неприятный запах распространился по хижине, — Наверное, воину из Тронье, сражающемуся под Бургундским Крестом, этого не понять.
Хаген встрепенулся.
— Я сражаюсь за Бургундию, — отрезал он, — А не за крест.
— Который начертан на гербе Бургундии лишь потому, что Рим распространяет христианство, и лучше бороться на сильной стороне, а не против нее, — добавила старуха, беря его руку.
Хаген стиснул зубы, когда влажный платок коснулся раны. Мазь жгла как огонь.
— Неужели ты в самом деле не веришь в древних богов, Хаген из Тронье? — не поднимая глаз, продолжала старуха, — Или ты забыл веру своих предков?
— Не имеет значения, во что верит воин, — отвечал Хаген, — Важно, что он делает.
— И я точно так же могу ответить, что не имеют значения внешние символы — важна вера в сердце, — Она взглянула на него: — Неужели ты считаешь, что боги обращают внимание, крест или руническая палочка висит над дверью жилища? Я бы посочувствовала таким богам.
Хаген невольно усмехнулся.
— Они могут оказаться ревнивыми, — промолвил он, — К кресту ли, к молоту.
Улыбка внезапно сползла с лица старухи.
— Да, они ревнивы, Хаген. И люди почувствуют их гнев очень скоро.
Мороз пробежал по коже воина. Ему вдруг стало невыносимо тяжело под пристальным взглядом живых серых глаз. Он отдернул руку:
— Кто ты? Ты ведь не крестьянка и не знахарка. Может, ты ведьма?
— Нет, — Улыбнувшись, она вновь взяла его за руку, продолжая обрабатывать рану. Теперь он почти не чувствовал боли, — Я всего лишь человек, у которого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Я вижу знамения на небесах, Хаген. Порой, тихими ночами, когда молчит лес, я слышу стенания тех, кому суждено умереть. Рагнарок близится.
Хаген замер. Не в первый раз он слышал подобное пророчество, но никогда ужас его не был столь глубок.
— Ты…
— Ты знаешь, что я говорю правду, Хаген из Тронье, — перебила старуха. — Потому что ты видел те же знаки, что и я, ты слышал в грезах голоса проклятых. Мы с тобой люди одного мира. Но мир этот умирает. — Глядя в пустоту, мимо него, старуха тихо продолжала: — Возвращайся в Тронье, Хаген. Возвращайся туда, откуда ты родом. Здесь тебе не место, так же как и мне.
— Что ты такое говоришь? — взвился Хаген. Он чувствовал себя все более неуверенно. — Бургундия надежно защищена. Стены Вормса прочны, а мечи воинов остры.
— И сами воины исполнены доблести. Но ни один человек не может противостоять Божьей воле, Хаген. Ты возвращаешься, проделав долгий путь, и ты видел на пути своем знамения времени. Дело не в том, что крест завоевывает мир. Перемены не остановить, наступают новые времена. Быть может, пройдет целое столетие, прежде чем перемены завершатся, быть может — больше. Но не в силах людей их остановить. Будет много крови и боли.
«Что это? — в ужасе подумал Хаген. — Это же мои мысли! Я только что думал об этом, внизу, у реки!»
— Ты предвидишь будущее? — с сомнением спросил он, — Ты что… двулика? — Он прищурился: — Кто ты, женщина? Ясновидящая или просто старая сплетница, набивающая себе цену?
— Я не могу предвидеть, Хаген. Это не дано никому. Но я вижу судьбу человека, потому что это предопределено. Твоя судьба покрыта мраком, но путь твой будет трудным и полным горечи, если ты решишься идти до конца.
— Раз я не смогу избежать своей судьбы, как ты говоришь, — возразил Хаген, тщетно пытаясь придать голосу насмешливый тон, — то мне все равно придется с ней смириться.
— У всякого пути есть развилки, Хаген, и ни одна дорога не ведет в одном лишь направлении. — Старуха оставалась серьезной, — Люди говорят, что ты человек суровый и прямолинейный. Как вижу, они правы. Таких, как ты, Хаген, немного — впрочем, как нет и людей, похожих на меня. И поэтому я хочу тебя предостеречь. Я вижу на твоем пути, Хаген, боль и кровь, слезы и предательство. Тебя назовут убийцей и изменником, а многие из тех, кто любил тебя, возненавидят. И виной этому будет женщина, Хаген. Остерегайся ее.
«Женщина? — задумался Хаген, — Чепуха». Он никогда не думал о них. Он был воином, а в жизни воина женщинам не было места. Он всю жизнь придерживался этого правила и теперь был уже стар, чтобы его менять.
— Чепуха, — вслух произнес он, — Я никогда не имел с женщинами дела, как и они со мной.
— Но ведь и я тоже — женщина, Хаген из Тронье. И наши пути пересеклись.
— Я еще раз спрашиваю тебя, старуха, — негромко проговорил он, — Кто ты? У тебя ведь нет никакой козы. Ты… — Взгляд его упал на единственную кровать. — И дочери у тебя нет. Кто ты? Что тебе от меня нужно?
Серые глаза женщины выдержали его взгляд, и Хаген первым потупил взор.
— Все готово, — промолвила старуха, не обращая внимания на его вопрос.
Хаген изумился — рука была туго и тщательно перевязана, но повязки он не ощущал. А он и не заметил, когда старуха успела ее забинтовать.
— Побереги руку несколько дней. Повязку снимешь, когда рана как следует заживет. В твоем возрасте нельзя легкомысленно относиться к здоровью.
Старуха встала с табуретки, подошла к двери и открыла ее. От неожиданно яркого света, хлынувшего в хижину, Хаген зажмурился. Словно повинуясь чьей-то воле, он молча встал, надел перчатки и шлем и вслед за женщиной вышел из дома.
— Иди теперь, — промолвила она, — Тебя ждут, и Вормс уже недалек. Но помни мои слова: тебя погубит женщина, Хаген из Тронье.
Хаген быстро направился к лесу. Через несколько шагов он остановился и оглянулся. Но хижину уже окутал туман.
Глава 2
Обратный путь показался Хагену короче, чем утром. Да и лес было теперь не узнать: туман рассеялся, яркий солнечный свет заливал окрестности, недавно казавшиеся мрачными, несущими угрозу.
Но все-таки Хагену становилось не по себе при воспоминании о таинственной избушке, старухе и ее предсказании.
«Тебя погубит женщина, Хаген из Тронье!» Голос старухи звучал в ушах настолько отчетливо, что он готов был остановиться и оглянуться: не догнала ли она его. Хаген прибавил шагу. Издалека доносился шум рейнских волн; высоко в небе показалась маленькая черная точка. «Ворон, — подумал Хаген, — Предвестник несчастья».
Хаген остановился и, нахмурившись, взглядом проследил за полетом птицы. Холодок пробежал по его спине. «Хаген из Тронье, — Он насмешливо поджал губы. — Видели бы тебя сейчас при дворе Вормса!»