Вот с этими людьми, Христофор, я и дошел к Рождеству до славного и великого града Константинополя. Равнину, лежащую на подступах к этой грандиозной столице, покрывал легкий снежок, выпавший за день до того, как мы приблизились к городу, с востока, со стороны Босфора. Дул влажный и холодный ветер, но светило солнце, и величественная панорама разворачивалась перед нами во всей своей сверкающей красоте. Навстречу нам выехал большой отряд послов императора Алексея, уже издалека видно было роскошество их ярких парчовых одежд, вытканных золотыми узорами и подбитых бобровым мехом. Наши грубоватые одеяния, хотя, подъезжая к Константинополю, мы нарядились в самое лучшее, ни в какое сравнение не шли с облачениями богатых византийцев.
Вдруг среди напряженных, настороженных лиц посланников Алексея мелькнуло знакомое улыбающееся лицо, и мы с Годфруа в один голос воскликнули:
- Гуго!
Граф Вермандуа отделился от императорских посланцев и первым подскакал к нам на вороном коне, мы по-братски обнялись с ним, и он от восторга, что видит нас, даже прослезился.
- Какими судьбами, Гуго? - спросил Годфруа.
- Ах, не спрашивайте,- нахмурившись, махнул рукой двоюродный брат моей Евпраксии.- Я несчастнейший из людей. Желание отличиться среди всех крестоносцев погубило меня. Я хотел первым привести свое войско в Константинополь, но мой корабль потерпел страшное крушение у берегов Греции, в живых осталось лишь два десятка моих рыцарей, и я сам, слава Богу, цел. Вот уже месяц как я живу у Алексея. О, как живут в Константинополе! Это Рим времен Августа, Афины времен Перикла. Но вы сами все увидите.
В это время послы Алексея уже подъехали к нам и ждали возможности заговорить. Все они выглядели весьма высокомерно, глядя на нас с нескрываемым превосходством. Однако когда начались переговоры меня поразило, какой высокопарной лестью они принялись осыпать нас, называя ослепительными лучами солнца, долетевшими до ближних восточных пределов мира, чтобы озарить земли, над которыми сгустились тучи. Каких только эпитетов не пришлось выслушать в свой адрес Годфруа, Бодуэну, Евстафию и всему нашему крестовому воинству. Даже на мою долю выпало немало славословий. Затем нам было сказано, что мы можем выбирать себе любое место в окрестностях Константинополя для устройства лагеря, ибо, судя по всему, нам придется здесь ожидать прихода основных сил крестоносцев под предводительством Раймунда Тулузского и Боэмунда Тарентского. Если мы дадим слово, что не будем чинить никаких неприятностей жителям Константинополя и окружающих его селений, император обещает доставлять нам продовольствие по сниженным ценам. Когда же посланники сообщили, что по приказу Алексея по всей округе расставлены мощные отряды наемников-печенегов, призванных охранять нашу безопасность, я почти сразу сообразил: нам дают понять, что в случае чего мы вынуждены будем вступить в бой с этими кровожадными варварами из венгерских и южнорусских степей, любителями сырого и мерзостного мяса, пожирателями крыс, кошек и сусликов. Тут я и вовсе стал подмечать, что под витиеватой словесной вязью, полной лести и славословий, кроется множество угроз в наш адрес. Я посмотрел на Годфруа, и заметил, что он тоже постепенно мрачнеет лицом. Послы принялись делать туманные намеки на какое-то особенное условие, при котором Алексей гарантирует крестоносцам всякую поддержку и помощь. Тут герцог Нижней Лотарингии не выдержал и спросил напрямую, что же еще такое требуется от него и его рыцарей. Послы вновь принялись юлить, но тут вмешался граф Вермандуа:
- Все очень просто, Годфруа,- сказал он.- Стоит вам всем принять вассальную присягу и принести омаж77 Алексею, и вы получите от него таких благ и привилегий, каких не заслужите никогда ни при одном дворе Европы.
- Вот как? - вскинул бровь Годфруа.
- Еще чего! - рявкнул Бодуэн.
- Дерьмо собачье! - добавил Евстафий.
- А ты сам-то, Гуго, уже принес омаж василевсу? - спросил я.
- Да, принес,- признался Вермандуа.- И ничуть не раскаиваюсь в этом, а даже напротив, весьма и весьма счастлив обрести такого сюзерена, как Алексей.
- Ишь ты, понравилось лизать греку зад! - фыркнул Евстафий, но Годфруа так страшно посмотрел на брата, что тот не решался более произносить что-либо подобное.
- Граф Вермандуа осыпан небывалыми почестями со стороны нашего василевса Алексея, он заслуженно награжден и пользуется огромным уважением при дворе,- сказал один из посланников.
- Разве ты или кто-то из вас связан присягой императору Генриху или какому-нибудь другому владыке? - спросил Гуго.- Что вам дает Генрих, кроме забот и неприятностей? Да вы ведь уже давно не служите ему, если честно, я готов вообще принять греческую веру, тем более, что мой дед Ярослав Мудрый и моя мать Анна Ярославна были православными. Но от вас никто этого не потребует, вы можете оставаться христианами папы Урбана, но вассалами византийского василевса. Согласитесь, и это принесет огромнейшую пользу всему нашему предприятию, через год, а то и раньше, Иерусалим будет наш.
Все, затаив дыхание, уставились на Годфруа, ожидая, каков будет его ответ. Лотарингский герцог внимательно оглядел лица присутствующих, глубоко вздохнул и ответил:
- Мы явились сюда не для того, чтобы поступать к кому-нибудь на службу. Мы пришли со священной миссией освобождения Гроба Господня. К тому же, хотя я давно не служу у императора Генриха, никто не освободил меня от данной ему присяги. Передайте Алексею, что я глубоко уважаю его и готов выполнить любые его условия, но если мой отказ принести ему омаж помешает нам сохранить дружеские отношения мы достаточно сильны, чтобы как следует потрепать войско василевса.
- Отлично сказано, брат! - воскликнул Бодуэн.
- Мы не станем гнуть шею перед греками,- добавил Евстафий.
Перемолвившись между собой, посланники Алексея вновь принялись расточать льстивые словеса, приглашая Годфруа и его приближенных посетить императорский дворец и поприсутствовать на торжествах, посвященных Рождеству Христову. Годфруа еще больше нахмурился и ответил, что ему некогда сейчас наносить визиты, ибо нужно срочно заняться устройством лагеря, а для переговоров с василевсом может отправиться граф фон Зегенгейм, то бишь, я, взяв с собой несколько человек, кого пожелаю.