В Тарсе ждало нас сильное разочарование. Армяне отказались пополнить наши ряды своими отрядами. Тарсийский князь Гайк принял нас в своем дворце с необычайной любезностью, подобной той, которую мы видели во Влахернском и Вуколеонском дворцах Константинополя. Он подавал нам прекрасные кушанья и вина, от которых мир казался золотым и радостным, как первый поцелуй женщины, в которую ты влюблен. В умном и добром взгляде Гайка не было ни тени лукавства и хитрости, и когда разговор наш коснулся предоставления нам помощи в виде живой силы, Тарсийский князь ответил откровенно:
- Я готов предоставить благородным воинам любую помощь, но не просите меня о людях, ибо они мое главное богатство. Мы, армяне, живем на стыке двух миров, и чтобы сохранить свой народ нам приходится жить в мире со всеми. Именно благодаря нашему умению ладить с людьми мы не испытывали притеснений ни от византийцев, ни от сельджуков, ни от сарацин, хотя с последними было очень трудно. Если ваше предприятие обречено на успех, честь вам и хвала, но если я пошлю с вами своих воинов и вы проиграете, сарацины придут сюда и истребят всех армян Киликии. Поэтому, доблестные рыцари, прошу не прогневаться, но своих воинов я вам не дам.
- Хитрая черноглазая бестия! - прорычал негромко Евстафий.
- Но разве вас не вдохновляет святость идеи освобождения Гроба Господня,- спросил Годфруа, толкая брата ногой под столом.- Разве вы, армяне, верующие во Христа, спокойно относитесь к тому, что земли, по которым ступала нога Спасителя, топчут иноверцы, оскверняя священные могилы?
- Гроб Господень,- отвечал Гайк Тарсийский,- находится в сердцах у нас, и его невозможно завоевать никаким иноверцам. Священные места находятся там, где мы молимся, поклоняемся, исповедуемся и прославляем Спасителя, ведь Он же сам говорил нам, что там где сойдется несколько человек, любящих Его, там и будет дом Его. Вы говорите о Святой Земле Палестине, но разве после того, как Его распяли и Он воскрес, не стала вся земля Его Палестиной? Немало прошло через Тарс паломников к Гробу Господню, и всех их ласково принимали мои горожане. Будьте же и вы больше паломниками, чем захватчиками, и в городах, которые сдадутся на милость вашу, проявляйте эту милость, ибо одна она доведет вас до вершин христианской любви.
Получив от Тарсийского князя щедрую поддержку, мы двинулись не по берегу залива, а по дороге, которую указал нам Гайк, через Адану на северо-восток. Так было короче, и путь гораздо удобнее. Как только мы вышли из Тарса, начались разногласия между Годфруа и его братьями. Я услышал их разговор уже с середины.
- Это верх бесстыдства! - говорил Годфруа.- После того, как этот любезный человек оказал нам такой радушный прием!
- Довольно, брат, мириться с теми, кто только на словах христианин,возражал ему Бодуэн.- Эти хитрые армяне служат двум господам. Отказ идти с нами равносилен отречению от Христа. Если ты не хочешь, мы с Евстафием и Танкред сами сделаем то, что подобает делать с предателями. Разве ты запретишь нам?
- Вот именно, что запрещу! - грозно отвечал Годфруа.- Если вы только осмелитесь на подобную подлость, я буду биться против вас, я готов убить каждого, кто за добро платит неблагодарностью.
- Посмотрим,- сказал Евстафий и развернул своего коня.
Бодуэн замешкался. Он все же не осмеливался идти против старшего брата.
- Взгляните! - воскликнул Евстафий.- Норманны повернули свое войско и возвращаются в Тарс. Они приняли решение. Поддержим же их!
- За ними! - воскликнул Годфруа.- Но не в поддержку им, я запрещаю нападать на Тарс! Мы должны остановить их, иначе Христос отвернется от нас!
По численности войско Боэмунда примерно равнялось войску Лотарингского герцога, и вспыхнувшее сражение обещало принести непоправимый урон всему крестовому походу. То, что происходило на берегу реки, протекающей к востоку от Тарса, можно назвать лишь одним словом - безумие. Все стали рубиться друг с другом, не разбирая, кто за что дерется, ибо вскоре выяснилось, что до того, как мы достигли норманнов, у них уже вспыхнул бой между сторонниками и противниками взятия Тарса. Первых представлял Танкред, вторых - князь Тарентский. Евстафий пытался было присоединиться к Танкреду, но его отряд уже вступил в бой с отрядом племянника Боэмунда. В общем, завязалось сражение, в котором свои рубили своих. И вот что странно - как только я тоже вступил в эту битву, подо мною сначала пал мой старина Гиперион, верой и правдой отслуживший мне десять лет и выдержавший все трудности перехода через пустыни и горы, а затем случилось и вовсе невероятное - когда я схватился не на жизнь, а на смерть с пехотинцем из войска Танкреда, раскололся надвое мой Канорус, меч, участвовавший в огромном количестве сражений, рукоять которого сжимали мой отец, мой дед и мой прадед. И вот, его стальной век кончился. Оставшись без оружия, я стал отбиваться щитом от наседавшего на меня норманна, я увидел зловещую ухмылку самого Танкреда, когда он обратил внимание на мое плачевное положение... И тут уж произошло истинное чудо - земля под нами зашаталась и вздыбилась, пошла волнами, как будто это была не суша, а водная поверхность. Все в ужасе прекратили сражение, кони бешено заржали и принялись метаться из стороны в сторону, стараясь сбросить с себя седоков. Последнее, что я успел почувствовать, прежде чем упал, это то, как Аттила вставил мне в руку какой-то меч.
Землетрясение, а это было именно землетрясение, тотчас же и прекратилось, однако, его несильный, но чувствительный толчок моментально отрезвил всех, ибо глубоко в душе каждый понимал все пагубное безумие разгоревшейся смертельной схватки. Каждый увидел в ударе, полученном из-под земли, явственное знамение. Все испуганно глядели друг на друга и старались успокоить взволновавшихся лошадей.
Первым заговорил Боэмунд:
- Теперь ты видишь, ретивый племянник, к чему может привести излишняя алчность? Теперь ты видишь, почему нас, норманнов, так часто называют разбойниками?
- Мы все осатанели,- добавил свое слово Годфруа.- Спесивые братья мои тоже должны получить урок из всего, что случилось. Взгляните окрест себя! Десятки крестоносцев пали в этом позорнейшем сражении не от руки иноверцев, а от руки своих же собратьев-христиан, называющих себя освободителями Гроба Господня. Чем мы смоем этот страшный грех? Какие страшные испытания ниспошлет на нас Христос за то, что мы совершили у стен гостеприимного Тарса? Тяжело и подумать об этом. Сойдемте же все с коней и похороним погибших в братоубийственной битве, и да будет памятник им памятником нашего позора и бесчестья!