В связи с нормой, рекомендующей пощадить покорившегося врага (то самое «право сокрушенного сердца», о котором писал А. Крокевич), позволим себе одно отступление относительно правил борьбы. Есть среди них правила столь всеобщие, и притом не только в человеческом обществе, что их даже не замечают. Такова, например, неформулируемая в явном виде норма, требующая не наносить ударов покорившемуся противнику. Если один из противников, сдаваясь на милость победителя, отказывается от своих целей, схватка ex definitione [По определению (лат.)] прекращается: добивать побежденного уже не схватка. «Не пощадить врага, который сложил оружие и просит пощады, — подлое убийство», — писал когда-то Мабли[40].
Как показали зоологи, такое отношение к покорившемуся противнику существует и в мире животных. Их поединки, пишет Я. Жабиньский, «несмотря на свою ожесточенность, ведутся, однако, по определенным правилам, которых противники придерживаются как нельзя более строго»[41]. И млекопитающие, и пернатые, согласно Жабиньскому, немедленно прекращают кусаться или клеваться, если противник признал себя побежденным. У индюков, например, «после долгой возни, наскакиванья друг на друга, ударов клювами более слабая птица, обессилев от этой борьбы, приседает на землю и вытягивается на ней (...) С этой минуты бояться ей нечего — противник уже не клюнет ее ни разу». Когда победителю наскучит стоять, он спокойно уходит. Так же борются между собой собаки и другие млекопитающие. Трагический исход возможен лишь при единоборстве представителей двух разных видов: они не знают условных знаков, при помощи которых противник признает себя побежденным, как, например, в описываемой Жабиньским схватке индюка с павлином. Снисхождение к сдающемуся противнику Жабиньский объясняет соображениями целесообразности: «ведь нежелательно, чтобы представители одного вида истребляли друг друга».
Людей, с уважением говорящих о «праве сокрушенного сердца», могут шокировать эти аналогии из жизни животных, — тем более что человеческий род при подобном сравнении не выигрывает. Но аналогий между животным и человеческим миром, касающихся правил борьбы, можно назвать и больше. Сторожевой пес не станет драться с маленькой собачонкой; не станет он драться и со щенком или самкой. Отступлений от этих правил больше, пожалуй, в мире людей, чем в мире животных.
Мы говорили о личностном образце гомеровского героя в военное время. Посмотрим теперь, как ему надлежит вести мирную жизнь. Трудами она не заполнена — во всяком случае, жизнь мужчины. «Любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску, // Свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе» — так описывает жизнь при своем дворе Алкиной, царь феакийцев (Од., VIII, 248-249). При знати состоит множество слуг. У одной Пенелопы пятьдесят служанок. Хотя «дворы», описываемые Гомером, были центрами не только потребления, но и производства, все же у слуг, вероятно, оставалось достаточно времени на явную, подчеркнутую праздность, для обозначения которой Т. Веблен предложил классический термин «демонстративная праздность». Именно она, согласно Веблену, обозначает социальное положение хозяина дома. Это положение тем выше, чем больше в доме зевающих лакеев в ливреях. Если же хозяин все-таки чем-то занят, на прислугу ложится обязанность «подставной праздности».
Характеристика праздного класса у Веблена отчасти может быть распространена на мирную жизнь в поэмах Гомера, с тем, однако, что это не относится к женщинам. Даже самые знатные из них усердно хлопочут по хозяйству, командуя целым штабом прислуги. Символ такой постоянной занятости — серебряная корзина с шерстью и прялкой, которую носит служанка за Еленой, когда та, будучи возвращена законному мужу, принимает Телемаха при дворе Менелая.
говорит Одиссей Навсикае.
Телемах выступает в роли опекуна по отношению к матери. Семья у Гомера моногамная, за исключением Приама, у которого несколько законных жен. Моногамия не исключает множества наложниц, против чего законные жены вообще-то не протестуют. Зато женщина должна хранить чистоту до свадьбы и верность после свадьбы. Одиссея не украсило бы такое долгое ожидание, как ожидание его жены. Его украшают скорее любовные приключения. Навсикая заявляет, что осудила бы женщину, «если б, имея и мать и отца, без согласья их стала, // В брак не вступивши, она обращаться с мужчинами вольно» (Од., VI, 287-288).