– Я слышал, что ты сказала английским солдатам, – сказал пастух. – Если ты могла погадать им, погадай и мне и скажи, какая лошадь выиграет.
Тучная женщина подтолкнула к ней молодую девушку, которую держала за руку.
– Моя девочка хочет знать, когда встретит своего суженого и когда выйдет замуж. Ей не нравится никто из здешних парней.
От вина Идэйн раскраснелась. Прижав руки к щекам, она судорожно придумывала, что бы им сказать, чтобы они наконец убрались. Вилланы и их женщины толпились, толкая друг друга, протягивая монеты.
Она ничего не могла придумать.
– Подождите здесь, – сказала Идэйн.
Она приподняла край одеяла, проползла в глубину повозки, где спал Асгард, и присела среди горшков, одежды и другого цыганского скарба, удивляясь, почему Предвидение, которое молчало с той самой ночи в зале собраний тамплиеров в Эдинбурге, теперь такое сильное. Это смущало и озадачивало Идэйн.
Во-первых, она совершенно отчетливо видела молодого солдата и
Что-то с ней происходит. Видения теперь стали иными – не нежными, направленными на добро, как это было всегда, например, ее умение понимать и подчинять себе животных и свой дар призывать человека, не зная, где он. Впрочем, она редко пользовалась этим даром, если не считать случая с бедной сестрой Жанной-Огюстой и еще нескольких подобных.
Теперь она не знала, что делать. Все шло не так, как всегда, не так, как должно. Тамплиеры были убеждены, что это из-за нее обрушились каменные своды их подземелья. Ей надо быть осторожной. Идэйн не хотела пробуждать неизвестные ей силы, которые могут натворить бог весть что. Ей не следует делать ничего, что могло бы привлечь к ним нежелательное внимание. Особенно здесь, между двумя вражескими армиями.
Но она не могла придумать, как избавиться от вилланов после того, как они слышали ее разговор с английскими солдатами. Кроме того, Тайрос и его цыганки, бродившие в толпе, делали то же самое – гадали и предсказывали.
Идэйн со вздохом поднялась и вышла из повозки к ожидавшим ее людям. Снова подул сильный ветер, вздымая клубы пыли и надувая полог из одеяла за ее спиной.
Толпа была не слишком велика. Возможно, если она согласится погадать им по руке, они разойдутся.
– Дай руку, – сказала она средних лет мужчине, хотевшему узнать, на какую лошадь ставить.
Идэйн глубоко вздохнула. Она знала, что в последнем заезде стоит поставить на гнедую кобылу, поскольку кобыла эта быстрая, как стрела, и неутомимая, а потому поставившие на нее должны были сорвать хороший куш.
Когда она рассказала об этом дородному виллану, тот пришел в восторг и обещал вернуться, когда выиграет, и дать еще денег вдобавок к медной монетке, которую вложил ей в руку.
Идэйн посмотрела на монетку. Было кое-что еще, чего она не сказала, хотя, как никогда прежде, чувствовала себя способной предсказывать: Предвидение сейчас было очень сильным.
Прежде чём виллан ушел, она задержала его и рассказала, что его жена украла деньги, зарытые им в саду и покупает на них подарки своему любовнику. Идэйн ясно видела этого любовника, будто он стоял здесь, – высокий и светловолосый, моложе жены виллана. Он был средним сыном мясника в городке Киркадлизе.
С минуту виллан не мог выговорить ни слова. Он покраснел как рак.
– Мои деньги! – прохрипел он и бросился бежать через луг к своим загонам для свиней.
Идэйн икнула. Толпа разразилась хохотом.
Слава богу, говорила она себе, изучая по очереди еще с полдюжины рук, никто из них не умрет. Хотя одна женщина в понедельник должна упасть, когда понесет корзину со свежевыстиранным бельем, и сломать при этом ногу, а у старика ужасно разболятся зубы, и почти всех их ему суждено лишиться.
К сожалению Идэйн, люди нашли это забавным и принялись вовсю дразнить беднягу.
Когда наступила очередь женщины с дочерью, искавшей подходящего жениха, Идэйн сказала, что ее дочь найдет его только тогда, когда поедет в гости к тетке в соседний городок. Та позаботится о том, чтобы девушка попалась на глаза молодому человеку, весьма завидному жениху, сыну богатого торговца шерстью.
Мать с дочкой еще улыбались, когда Идэйн добавила:
– Но твоя дочь от него забеременеет, и только тогда он с неохотой согласится жениться на ней, потому что его семья будет противиться его браку с твоей дочерью.
Женщина обняла дочь за плечи и повела ее прочь от палатки, крича:
– Что за гадкие вещи ты говоришь молодой невинной девушке! Будь ты проклята, цыганская потаскушка! Что бы ты ни говорила, прикрываясь своим красным платком, а я не дам тебе ни полушки за такое предсказание.
Идэйн в ответ только пожала плечами.
Когда женщина с дочерью шли через поле, Идэйн подумала, а не позвать ли их и сказать, что отец девушки так и не знает, что она не его дочь? Но в последнюю минуту передумала и решила не говорить этого.
После этого гадание ее пошло не так гладко, как раньше: некоторым не нравилось, что Идэйн говорила им нечто, слишком близкое к правде. Например, молодая пара была возмущена, когда она сказала, что один из них бесплоден и у них не будет потомства. В конце концов один человек пошел к священнику и сказал, что нельзя разрешать цыганам заниматься их дьявольским ремеслом.
Вновь поднялся ветер. По небу проносились низкие облака, как это бывает перед бурей. Некоторые вилланы все еще стояли в очереди, дожидаясь предсказания своей судьбы. Наконец они устали стоять, и ветер, налетавший сильными порывами и осыпавший их пылью, прогнал всех домой.
Но Идэйн чувствовала: что-то должно случиться.
Магнус кружил возле торговцев лошадьми, думая о прекрасной конюшне в замке Морлэ и лошадях, которых там столь заботливо разводили. Лошади на ярмарке были неплохими, но ясно было, что они переходили из рук в руки много раз. Особенно это касалось лошадей, предназначенных для верховой езды: они выкатывали глаза, и, казалось, потребуется потратить целые недели, чтобы снова приучить их к седлу. У Магнуса был наметанный глаз, и он тотчас понял, что их гнали табуном много миль днем и ночью и не выезжали, сколько положено.
Кроме Таирова и его табора, на ярмарке были и другие цыгане, торговавшие лошадьми. Сельские жители, не скрывая своего любопытства, таращили глаза на смуглых людей. На севере Англии и в Шотландии «египтяне», как называл их народ, встречались не слишком часто и их практически не знали. Хотя цыгане появились в Англии в первые годы царствования короля Генриха Второго, многие из них последовали с Востока за крестоносцами. Магнусу они были известны довольно хорошо. Некоторое время их было, что блох, в Уэльсе и в Морлэ тоже. Отец Магнуса был к ним снисходителен, пока цыганки не стали яблоком раздора среди местных мужчин.
Магнус ценил цыган как знатоков лошадей, но весьма не одобрял их склонность к мошенничеству. Если городской люд питал к цыганам недоверие, то цыгане отвечали им на это презрением. «Ромалэ», как они называли себя, ненавидели вилланов, которых считали глупыми и настолько жадными, что их ничего не стоило обобрать.
Внимание Магнуса привлек крупный гнедой конь с бочкообразной грудью, выглядевший так, будто готов бежать без устали мили и мили, прежде чем выдохнется. Ее владельцем был ирландец, занимавшийся торговлей лошадьми и постоянно ездивший туда-сюда вдоль северного побережья. Он подошел к Магнусу, когда тот стоял, приложив ухо к вздымающимся ребрам гнедого, прислушиваясь, нет ли звуков, которые свидетельствовали бы, что коня распирает от газов.
Владелец сказал Магнусу, что продает вместе с жеребцом и вороную кобылу.
Когда ирландец назвал цену, Магнус отвернулся и пошел прочь. Но владелец лошадей последовал за ним, будто знал, что торг следует продолжить.
– Один гнедой стоит этого серебра, – заявил ирландец. – Я предлагаю кобылу только потому, что она без ума от него, бедная девочка!
Магнус поневоле рассмеялся.