Идэйн знала, что и он чувствует то же самое. Он был горячим, как солнечный свет, и этот жар охватил все ее тело, глубоко проник в ее плоть. В ответ он застонал и прижал ее к себе еще теснее.
На мгновение он оторвался от ее губ и принялся покрывать поцелуями ее шею, обнаженные плечи, словно не мог насытиться этими поцелуями. Его горячий рот прижался к ее соскам, он чуть прикусил их, и от этого будто струя жидкого пламени забурлила в Идэйн, наполнив ее лоно нестерпимым желанием. Она вцепилась в его густые рыжие волосы, с губ ее срывались звуки, означавшие восторг и наслаждение. Она чувствовала, что тело ее стало влажным в самых потаенных местах. Она испытывала почти физическую боль и жажду ощутить его в своем теле. Тело ее извивалось под его ласками, похожими на муку, в то время как его пальцы раздвинули нежные складки ее плоти и осторожно, мучительно-нежно вторглись в нее.
– Идэйн, ты хочешь меня?
Его глаза были затуманены. Дрожа от желания, смотрел на нее сверху вниз, потом его рот оказался рядом с ее ртом. Поцелуй этот был требовательным и полным страсти. Он отодвинулся только на мгновение и прошептал:
– Сядь на меня верхам, любовь моя, и возьми меня.
Она стояла над ним на коленях, его ладони лежали на ее грудях, пальцы его играли с ее сосками, дразня их, потом спустилась ниже и погладила внутреннюю поверхность бедер, и он продолжал их ласкать, пока она не затрепетала всем телом.
Пламя свечи колебалось, и на стенах сарая танцевали их тени. Они больше не видели золотых точек, не ощущали аромата цветов. В сарае господствовал запах, напоминающий аромат сандалового дерева, пахло янтарем и мукой, стоял дымный запах тумана. Идэйн сделала, как он просил, и целиком отдалась этому новому, наслаждению. Он пожирал глазами пламя ее спутанных волос, ее припухшие от поцелуев губы и маленькие груди с блестящими розовыми сосками, вздымавшиеся от учащенного дыхания. И он овладел ею, мгновенно исторгнув у нее крик.
– Люби меня, Идэйн! Люби меня тоже! – хрипло воскликнул он, и тело его изогнулось под ней.
Он вел ее к пику наслаждения, заставляя забыть обо всем, кроме их взаимного желания. Нажим его плоти внутри ее был столь сильным, что она стонала и извивалась. Идэйн попыталась отстраниться, но тотчас прижалась к нему еще теснее.
И мир бешено завертелся вокруг них, и воздух наполнился ароматом сандалового дерева, тело ее пронизала боль горячего и почти безумного желания и наслаждения. Идэйн вскрикнула, отчаянно прижимаясь к нему бедрами в стремлении никогда от него не отделяться, сохранить навсегда это единение.
Магнус тоже словно обезумел. Дыхание его было неровным и хриплым, и тело его двигалось в жажде слиться с ней снова и снова, и это доводило их обоих почти до грани безумия, до свирепой и неутолимой ярости страсти. Идэйн настолько была пронизана силой собственных ощущений, что не заметила, когда его семя изверглось в ее лоно.
Идэйн припала к нему, ощущая в себе последние содрогания его плоти. Все еще трепеща отголосками только что испытанного наслаждения, Магнус сказал, задыхаясь:
– Иисусе сладчайший! Идэйн!
Она пыталась совладать со своим дыханием и не смогла ответить. И в этот раз их соединение было столь же восхитительным, как и всегда. Она смотрела в его золотисто-карие, опушенные густыми ресницами глаза. Он выглядел таким странным, диким, обезумевшим, что, ещё задыхаясь, Идэйн спросила:
– Что с тобой?
Магнус прочистил горло и ответил:
– Право, не знаю.
Они долго еще лежали, задыхаясь и истекая потом, и не могли оторвать глаз друг от друга.
Он склонил голову к ее груди, теперь она видела только макушку его аккуратно подстриженной головы. Идэйн еще дрожала, чувствуя блаженный покой и опустошенность, но ощущение это было приятным. Она не представляла, как сможет перенести расставание с ним.
Но понимала, что должна справиться с этим. Должна.
Они немного поспали, а потом снова занялись любовью. Тело Магнуса, его неиссякаемая страсть доводили Идэйн до исступления. Она принимала и его любовную ярость, и страстную потребность в ней, ее тело отвечало на каждое его движение. Он сжимал ее в объятиях, и ей казалось, что ничто не может разлучить их. До тех пор, пока мир не разлетался вдребезги в блаженном освобождении, исторгавшем у нее крик. До ее сознания долетел его хриплый стон.
И когда их страсть исчерпала себя, Идэйн обняла его, смущенная и потрясенная экстазом, похожим на боль. Она гладила его плечи, проводя руками по спине, ощущала, как содрогаются мускулы у него на спине, ее пальцы чувствовали его упругие и крепкие ягодицы.
Они лежали так долго, наслаждаясь близостью и блаженным покоем. Идэйн первое услышала звуки: во дворе гостиницы послышались голоса. Это звали ее.
Идэйн, не веря, вцепилась в свой плащ. Этого не могло быть…
Матерь Божия, значит, было уже поздно, и Асгард и другие ее спутники не могли ее найти! Она пыталась растолкать Магнуса:
– Магнус!
Он отнял голову от ее груди, прислушиваясь, а в следующую минуту уже вскочил на ноги.
– Матерь Божия! Надеюсь, они не будут искать меня здесь!
Он рванулся к своим латам, натянул через голову кольчугу прямо на голое тело. Потом наступила очередь шлема. Он уже потянулся за мечом, когда чья-то рука толкнула дверь в сарай.
Идэйн, скорчившись, притаилась на мешках с мукой, и у нее едва хватило времени закутать в меховой плащ обнаженное тело. Асгард де ля Герш и оба рыцаря короля Генриха вошли в сарай, заполнив все его пространство своими могучими, облаченными в доспехи телами. Идэйн видела, как расширились глаза тамплиера, когда он разглядел ее в тусклом свете. Де ля Герш побелел как мел.
Магнус, босой, но с мечом в руке, выступил им навстречу.
– Убирайтесь! Вон отсюда! Вас это не касается!
Асгард все еще не сводил глаз с Идэйн, губы его беззвучно шевелились. Она потуже запахнула плащ на груди и отвернулась, не в силах вынести взгляд этих ослепительно голубых глаз. Кто-то из рыцарей хмыкнул.
Тамплиер с трудом овладел собой и смог заговорить:
– Неужели ты думаешь, что этот… этот распутник женится на тебе?
Когда Идэйн покачала в ответ головой, лицо Ас-гарда исказилось судорогой.
– Матерь Божия! Это еще хуже! Ты тяжко согрешила перед господом! И совершила такой грех сознательно!
Магнус наступал на тамплиера, подняв меч, пока не уперся его острием в горло рыцаря.
– Убирайся отсюда, де ля Герш! – проревел он. – И забирай их с собой! – добавил он, кивком указывая на спутников тамплиера.
В первый раз за все это время Асгард взглянул на него.
– Ты осквернил ее, – только и сказал он, обнажая свой меч.
В кладовой не было места, достаточного для поединка. Королевские рыцари поспешно попятились, когда Магнус первым сделал выпад. Огромный тамплиер парировал его удар, пятясь к двери, протиснулся и выскочил в ночной двор. Магнус последовал за ним, яростно нападая на отступавшего Асгарда. Идэйн и оба рыцаря, спотыкаясь, тоже вышли во двор. Противники дрались, как безумные, не обращая внимания на ночной мрак, телеги и изгороди. Привлеченные их криками и звоном мечей, постояльцы высыпали во двор гостиницы. В руках они держали горящие факелы. Собралась целая толпа.
Идэйн застонала, зажимая руками рот.
Мужчины были молодыми, сильными и почти одного роста. Асгард был в доспехах, на голове его был шлем. Магнус, босой, в кольчуге, надетой на голое тело, сражался со свирепостью дикого зверя, о которой во время их первого поединка перед воротами замка тамплиеров Идэйн могла только догадываться. Он был похож на демона мести. Толпа принялась подбадривать его криками.
Идэйн теребила Дени и Жискара, умоляя их вмешаться и остановить поединок. Они отмахнулись от нее. Толпа все росла. Из гостиницы появлялись все новые постояльцы.
Идэйн понимала, что не в ее силах остановить Магнуса и Асгарда. Она не обладала такой властью, как бы отчаянно ни желала этого. Они были готовы биться насмерть. Идэйн, онемевшая от ужаса, наблюдала за ними. Асгард был холоден и полон решимости. Он был непревзойденным противником. Магнус же, такой же рослый и сильный, сражался, как одержимый.