– Ничего, – сказал Рома, вставая вместе с Юриком в конец очереди, – зато нас теперь двое.
Дети, которые хотели попасть в театральный класс, должны были пройти творческий экзамен. Прочитать стихотворение или басню. Рома решил читать «Джон Ячменное Зерно» Роберта Бернса.
Ромина мама была от Бернса без ума. Роме этот поэт тоже нравился. Особенно трогал его финал любимого стихотворения: «…Так пусть же до конца времен не высыхает дно в бочонке, где клокочет Джон Ячменное Зерно!»
Если просто прочитать эти строки, никакого эффекта не будет, но если знать, как Джона мучили и как над ним измывались в течение всего стиха, можно и слезу пустить.
Рома рассчитывал на реакцию жюри. Может быть, не заплачут, но уж точно будут растроганы и возьмут его в театральную школу.
Когда вошли в театр, Юрик отстал, снова уронив мячик. А Рома в одиночестве прошел вперед, мимо небольшой раздевалки для зрителей. Краем глаза он увидел разноцветный кошелек, лежащий на деревянной стойке. Кошелек был такой, как девочки носят, яркий, с бессмысленным рисунком – белым бисерным сердцем.
Рома подумал, кто-то кошелек забыл и, наверное, сильно расстраивается. Пройдя несколько шагов вперед, он еще раз обернулся и увидел, что деревянная стойка пуста. Кошелек исчез. Рома удивился. Но, опять же, удивился на ходу, потому что торопился попасть в зал.
– Ясный? – громко спросил тот самый лысый артист, приходивший к ним в школу.
– Ясный за мной идет, – ответил Рома. – Я – Черкизов.
Лысый сверился со списком.
– О’кей, – сказал он с улыбкой. – Готов?
– «Джон Ячменное Зерно»! – бодро выпалил Рома.
Лысый жестом остановил его:
– Это ты в зале исполнишь.
Рома неверной походкой вышел на сцену. Заскрипели под ногами доски. Яркий свет ослепил его, и он двигался практически на ощупь. «Почему артисты не щурятся, когда выходят на сцену?» – думал Рома, медленно открывая глаза.
Перед ним сидели мужчины один угрюмее другого. Если описать их несколькими словами, получилось бы так: Лысый (тот самый), Кудрявый и Бородатый. Все трое сидели рядком, в первом ряду зрительного зала, и настороженно смотрели на Рому.
Тишина ему не понравилась. И кому придется по вкусу, когда из всех звуков в зале слышно только твое дыхание. Мужчины на первом ряду ничего не говорили. Просто разглядывали Рому. А он не знал, куда ему деть руки. Переступил с ноги на ногу. Скрипнули черные доски сцены. Взметнулся невысокий столбик пыли в луче прожектора.
Видимо, это было что-то вроде проверки, которую устраивают начинающим артистам. Рома понимал, что сейчас лучше что-нибудь сказать, но гнетущая тишина и серьезные лица членов жюри лишали его сил.
Роберт Бернс, должно быть, в этот момент смотрел с небес на своего верного поклонника, очень переживал, но сделать ничего не мог.
– Так, что тут у нас? – раздался веселый голос. Пересекая сцену, прямо к рядам шла незнакомая женщина. Яркая, веселая, с высоко поднятыми бровями и удивленным взглядом. Рома заметил, как все сразу изменилось. Мужчины повеселели. Откинулись в креслах, положили ноги на ноги.
– Как тебя зовут?
– Роман Черкизов.
Женщина широко улыбалась. У нее были выпирающие вперед, как у кролика, зубы и волосы, собранные на затылке пучком. Нос у нее был большой, с горбинкой.
– Черкизов? – спросила она весело, принимая у Бородатого список. – Это хорошо!
Рома шумно выдохнул. Ему показалось, что он все это время не дышал.
– Хочешь быть артистом?
– Очень хочу, – ответил Рома просто.
Мужчины в первом ряду почему-то снова нахмурились. Словно они стояли на страже театра, а Рома пытался пролезть без пропуска.
– Что будешь читать? – поинтересовалась веселая женщина.
– Роберт Бернс, «Джон Ячменное Зерно», – выдавил из себя Рома.
– Прекрасно, – отозвалась женщина, – мы тебя внимательно слушаем.
Стало тихо. Рома не мог сказать ни слова. Он почувствовал, что от напряжения кожа на затылке поползла вверх и собралась там в аккуратный комочек.
Бородатый закашлялся и прикрыл рот рукой. Кудрявый нахмурился еще сильнее и, подавшись вперед, закачал ногой. Лысый смотрел вроде бы сочувствуя, но молчал. Так вот смотрят собаки на упавшего хозяина, жалеют, а помощи у них не допросишься.
Рома переступил с ноги на ногу.
В эту минуту он мечтал стать песочным человеком, чтобы просыпаться с легким шорохом на сцену, между широких щелей, и пропасть, сгинуть. Только бы не стоять и не сгорать от стыда под взглядами строгой комиссии.
Рому выручила женщина с неправильным прикусом. Она неожиданно подсказала:
– «Трех королей разгневал он…»
И Рома встрепенулся, ожил и продолжил, радостно распевая любимые строчки: