Уже в который раз открывает он единственную в мировой истории книгу, том третий, часть первую, цифра 1, и в который раз перечитывает краткое сообщение, интонацией и деловитостью похожее на заметку во вчерашней газете:
“С конца 1811-го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти — миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811-го года стягивались силы России. Двенадцатого июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберёт летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления...”
Я вижу, как он выпрямляется и долго сидит неподвижно. Глубокое раздумье у него на лице. В каком направлении движутся его мысли, довольно легко угадать. Он размышляет о том, как это верно, как справедливо, что война — преступление, и, конечно, о том, что по какой-то необъяснимой причине всё по-прежнему живут в заблуждении, что война — не преступление, а геройство и подвиг, и что по-прежнему имена Кая Юлия Кесаря и Наполеона у всех на устах как имена героев и великих людей, а не как имена преступников, негодяев и сволочей. Размышляет он также о том, что по этой причине преступны и революции, совершаемые “разъярёнными Митьками и Ваньками”, поскольку в период этих будто бы освободительных и священных событий совершаются друг против друга бесчисленные грабежи и убийства, которые совершались у него на глазах три года назад, когда солдаты правительства расстреливали мирную демонстрацию или батальон восставших сапёр, и которые продолжают совершаться уже в течение четырёх лет, с одной стороны, при помощи револьверов, кинжалов и бомб, к которым прибегают боевики, а с другой стороны, при помощи расстрелов и виселиц, которые воздвигает правительство, отмщая боевикам, а вместе с боевиками и тем, кто случайно попадается под горячую руку.
Что ж, хорошо, война, революция — преступление, однако то и другое происходит у него на глазах. Отчего? Какие на это причины?
Он снова склоняет светловолосую голову над третьим томом, частью первой, цифрой 1 и находит те же вопросы, с ещё большей определённостью поставленные Толстым:
“Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесённая герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твёрдость Александра, ошибки дипломатов и т. п.”
Совершенно очевидно, что это нелепость и абсолютная чепуха, как он и предчувствовал, тоскуя и беспокоясь душой, высиживая бесплодно на скучнейших уроках истории. И он вчитывается в каждое слово с ещё большим вниманием:
“Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: “Monsieur, mon frère, je consens à rendre le duché au due d’Oldenbourg”[1], — и войны бы не было...”
Он сухо смеётся: вот так умники, по правде сказать, и эти-то умники везде процветают, куда пальцем ни ткни, легко им живётся на свете, а чего ж им не жить? И мне слышится, как он цедит сквозь зубы уже ставшее любимым словечко, раскатистое и мерзкое: сволочи.
Тут он с лихорадочным жаром проглатывает громадный кусок, изумляясь глубине и верности мысли. Из этого громадного куска я могу привести лишь абзац:
“Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, — были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин...”
1
Государь, брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу