Он слоняется по даче, по саду, играет в любительских спектаклях, ловит бабочек, пополняя коллекцию, которая ему уже надоела, снова слоняется в глубочайшей задумчивости. Он выбирает, не может выбрать, не решается ни на что.
Видя нерешительность старшего сына, Варвара Михайловна вдруг обнаруживает, что не приготовила его к чему-то определённому, что выбирают заранее и на целую жизнь. Чего бы хотела она? Она хотела бы видеть его инженером! Она спешит исправить собственный промах и пускается его наставлять, большей частью во время обеда, поскольку в другое время его трудновато поймать. Она подходит к проблеме самым прозаическим образом, что юности неизменно претит, и рассуждает на житейские темы, как свойственно всем матерям. Он возражает, поскольку проза жизни не имеет власти над ним. Она горячится. Он тоже, ведь он её сын. Понемногу она переходит к более высоким материям, обращается за поддержкой к наукам, к искусствам, затрагивает самые принципы бытия. Разумеется, обнаруживается, что старший сын довольно давно и на науки, и на искусства, и тем более на кардинальные принципы бытия смотрит совершенно противно тому, как на них смотрит она. Варваре Михайловне его возражения представляются парадоксами, жаждой оригинальности, не более того. На такие предположения он отвечает своей ядовитой иронией. Они ссорятся, и ссорятся громко. Не приводят ни к чему хорошему прения этого рода, и не могут никогда привести. Решать свои судьбы приходится детям всех поколений самим.
Невозможно определить, чем бы окончились эти метания, не попадись ему в руки “Записки врача”. Книга производит действие ещё более сильное, хотя и в совершенно ином отношении, чем Гоголь или Толстой, так что почтительное отношение к автору книги удержится в душе его на всю жизнь.
Возникает вопрос, что именно потрясает его прежде всего? Не может быть ни малейших сомнений, что прежде всего поражает его именно то, что ближе и дороже ему самому, то есть та великолепная дерзость, с которой автор “Записок врача” раскрывает перед широкой публикой, то есть перед непосвящёнными, те ужасные врачебные тайны, которые корпорация медиков, из пресловутой чести мундира, тщательно обходит молчанием и таит про себя и за которые, как выясняется, эта корпорация медиков обрушивается на дерзкого автора в периодической и ежедневной печати, обвиняя его в предательстве, святотатстве и многих других чрезвычайно знакомых и скверных вещах. Особенно же нравится то, что автор стоически выдерживает поток грязной брани разгорячённых коллег и не только под их дружным нажимом не отрекается от добытой истины, как понимает её, но и дерзает, также в печати, настаивать на своей правоте. Не уважать такого рода людей невозможно, и Михаила Булгакова отличает именно то, что он всей душой уважает такого рода людей, а противоположного рода людей всей душой презирает. Жаль только, что впереди ему предстоит уважать уж слишком немногих, и слишком уж многих предстоит презирать.
Нет сомнения также и в том, что производит неизгладимое впечатление то, что из-под пера человека самой мирной и самой гуманной профессии в мире выходит чрезвычайно жестокая книга. Эта книга открывает перед читателем такие стороны врачевания, что после неё остаётся единственное и незатихающее желание: вечно оставаться здоровым, никогда не болеть и ни под каким видом не обращаться к врачу. Прибавлю, что после прочтения этой книги по ночам непременно снятся кошмары, в которых нередок летальный исход, после чего пробуждаются в холодном поту.
Дело врача представляется в ней как чудовищный риск. И цена этого риска неимоверна и всегда одинакова: жизнь беззащитного пациента. Автор доказывает вполне убедительно, с помощью фактов, что жизнь каждого человека в прямом смысле этого слова висит на одном, чрезвычайной тонины волоске, и малейшей случайности, самой ничтожной ошибки врача предостаточно для того, чтобы этот волосок оборвать навсегда. Нужно быть очень смелым или совершенно безответственным и безрассудным, чтобы, прочитав эту мрачную книгу, решиться избрать специальность врача. Сам автор, и это понятно, бледнеет перед трудностью врачевания.