Варвара Михайловна исправно бранит их за легкомыслие, чем даёт повод старшему сыну опровергнуть ещё один застрявший в её сознании предрассудок. Из Саратова тоже громыхают далеко не похвальные письма, которые тоже не оставляют никакого следа. Кончаются деньги, кольца и знаменитая Тасина цепь несутся в ломбард. Суммы, выданные в ломбарде под этот залог, незамедлительно постигает та же неизбежная участь. Кончаются деньги, повсюду ходят пешком, а на ужин в магазине “Лизель” покупают полкило колбасы, из которой и составляется ужин, не роскошный, но сытный, так о чём горевать?
Кроме того, Михаил всё чаще погружается в какие-то безмолвные, таинственные раздумья и время от времени норовит посидеть за письменным столом ночью, пользуясь лампой, с зелёным, естественно, козырьком, и что-то быстро и неразборчиво пишет.
С какой целью? Что именно пишет? В этом месте опускается плотная, непроницаемая завеса, и вопросы не находят ответов. Одна сестра Надя смутно припомнит позднее:
“Я помню, что очень давно (в 1912-13 годах), когда Миша был ещё студентом, а я — первокурсницей курсисткой, он дал мне прочитать рассказ “Огненный змей” — об алкоголике, допившемся до белой горячки и погибшем во время её приступа: его задушил (или сжёг) вползший к нему в комнату змей (галлюцинация)...”
Таким образом выясняется, что на университетской скамье его внимание притягивают странные, причудливые, болезненные явления, порождаемые патологическими воздействиями на мозг. Выясняется также, что исподволь зреют иные мечты, и однажды той же Наде он говорит: “Вот увидишь, я буду писателем”. Неизвестно, на каком фундаменте покоится это пророчество. Пока что всё это только мечты, затаённые, смутные, не без многих сомнений и ещё больших тревог. И в общем можно сказать, подводя некий итог, что в этот медовый безоблачный год это были единственные тревоги, не терзавшие даже, а лишь довольно часто смущавшие счастливую душу. Во всём прочем летит и смеётся и кружится райская жизнь, и он с полным правом напишет позднее:
“Это были времена легендарные, те времена, когда в садах самого прекрасного города нашей родины жило беспечальное юное поколение. Тогда-то в сердцах у этого поколения родилась уверенность, что вся жизнь пройдёт в белом цвете, тихо, спокойно: зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом, а зимой — не холодный, не жёсткий — крупный, ласковый снег...”
И это было бы совершенно естественно! Я убеждён, что никакой другой жизни и быть не должно!
Глава десятая.
И ВОТ ОНА, РОЕВАЯ ОБЩАЯ ЖИЗНЬ
ДА ОН и не может думать иначе. Сданы очередные курсовые экзамены, лето, солнце на улицах. Михаил с Тасей едут в Саратов. Тёплая, сердечная встреча с родными. Разве всё это не счастье, не благодать, которые просто-напросто должны длиться вечно, во все времена?
“И вышло совсем наоборот. Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история...”
Обрушивается первая мировая война.
Если читатель решит, что молодой человек, которому только что стукнуло двадцать три года и который уже более года женат, хоть что-нибудь знает о противоборствующих союзах могущественных европейских держав, о неравномерном развитии капитализма, о планах передела уже поделённого мира и о многом, многом другом, это будет большим заблуждением, грубейшей ошибкой, больше ничем. Он ничегошеньки не знает о такого рода вещах, да и неоткуда бы было узнать.
Он знает лишь то, что знают все, и верит в то, во что верят все. То есть он знает то, что в захолустном городишке Сараево безвестный студент стрелял из обыкновенного револьвера в австрийского эрцгерцога Фердинанда, что в отместку за это отнюдь не самое драматическое, не самое значительное происшествие в тогдашней европейской истории Австрия объявила войну Сербии, что Россия тут же вступилась за Сербию и объявила австрийцам войну, что Австрию поддержала Германия, что на сторону России встали Франция и Англия, так называемые союзники, или Антанта. Из всего этого следует непреложно, что Россия ведёт войну справедливую, что Россия в союзе с Францией и Англией значительно превосходит силы Германии, особенно Австрии, которая ни в какие времена не озаряла свои боевые знамёна огнями громких побед, и что по этим совокупным причинам победа России в этой довольно легкой войне несомненна.
Исходя из таких знаний, нетрудно понять, что его нисколько не удивляет на первых порах, что газеты пророчат не только скорую, но и непременно без крови победу. Все официальные лица, все официальные речи так и пылают патриотизмом. Ненависть к немцам представляется повсеместной. Нисколько не удивляет его, и тоже на первых порах, что война существенным образом не меняет образа жизни в тылу: те же разговоры в домах и на улицах, те же вседневные хлопоты, кинематограф, театр.